"Пятая симфония в метро или "Отвратительные Уши""

Сине-белая гусеница электропоезда стремительно выползла из тьмы тоннеля и чинно остановилась у платформы, распахнув свои многочисленные пасти. Я вошел в вагон и уселся на пустующее сиденье. Половина девятого вечера, обычно в это время суток поток пассажиров спадает, и метрополитен уже не кажется таким несуразным людским клубком, находясь в котором постоянно приходится следить за тем, чтобы тебе не оттоптали ноги.

- Осторожно, двери закрываются! – донеслось из динамиков – Следующая станция – «Красный Проспект».

Поезд слегка тряхнуло, сидящие на своих местах пассажиры подались чуть в сторону. Станцию, тоннель и мои уши заполнил мерный, нарастающий гул работающего двигателя, сотни стучащих по рельсам колёс, завываний ветра в крошечных приоткрытых из-за жары окошках в вагоне.

В то время, когда поезд мчался через тоннельный мрак, я разглядывал пассажиров. Напротив сидел какой-то деловой мужчина в дорогом костюме, неотрывно глядящий на экран своего телефона и ожесточённо нажимающий на клавиши. В дальнем конце вагона примостились беззаботные и не замечающие ничего вокруг влюблённые. Чуть левее от меня уселся молодой писатель. Он поминутно скрипел зубами и перечёркивал что-то в толстой тетради, которую держал на коленях. Что-то туго у нег сегодня с вдохновением. Ну ничего, не получилось сегодня, получится завтра. Не стоит из-за этого унывать.

Также в вагоне находилась и нарядная девушка, держащая в руках огромный букет цветов, блестящий подарочный пакетик и открытку. Видимо, она ехала к кому-то на День рождения.

- Станция «Красный Проспект»! – объявил невидимый проводник.

Двери гостеприимно разъехались в стороны. Из вагона тут же исчез, расталкивая входящих в вагон пассажиров, мужчина с телефоном и девушка с букетом.

Зато на сиденье рядом со мной с размаху приземлилась коротко стриженая девица в чёрной проклёпанной куртке, кедах и рваных джинсах. Она не обратила на меня никакого внимания и принялась оживлённо рыться в своём небольшом рюкзачке в поисках какой-то мелочи.

Ухо девицы, как я успел заметить, было проколото в трёх местах. Причём серьги представляли собой короткие металлические шипы.

«Какая неприятная особа», - мысленно фыркнул я – «Наверняка она вздорная драчунья, раз у неё такие уши».

Но девица, не обращая никакого внимания на мои мысли, обращённые к ней, продолжала что-то искать в сумке.

А поезд меж тем уже давно бодро катил по тоннелю, унося в своём объёмистом пузе множество пассажиров.

«Отвратительная драчунья», - продолжал размышлять я, искоса поглядывая на попутчицу – «Жуткие серьги. Разве такие можно носить? Тем более три. Целых три. И это только в одном ухе. Отвратительные уши. Наверняка она вливает в них отвратительную бессмысленную музыку».

Пока я размышлял, девушка уже успела выудить из рюкзака аккуратно скрученные наушники и плеер. Удивительно, что она такая аккуратная, провода даже не запутались.

Очередная остановка на ещё одной станции. Поезд затих, распахнув двери. И тут я уловил тихие-тихие звуки Пятой симфонии, доносившиеся из наушников моей попутчицы с отвратительными ушами.

- Вы что-то хотели, молодой человек? – вежливо поинтересовалась девушка, заметив мой удивлённый взгляд.

Я отрицательно замотал головой и сделал вид, что увлечён чтением рекламного объявления, приклеенного к стене.

Когда девица в рваных джинсах вышла из поезда, я подумал о Пятой симфонии и её пирстингованных ушах. Не такими уж они и были отвратительными…

"10 зелёных бутылок". Глава 7.

 Красная стрела поезда летела сквозь предрассветную тьму. Приглушенный свет, слабо брызжущий в ночь из окон поезда бледными мелкими, как из распылителя, каплями, наверное, создавал бы довольно жутковатое впечатление. Или свет в тамбуре был ярким, а ночь просочилась в вагоны и закрыла своими полупрозрачными ладошками лампы? Я вдруг явственно представил себе, как гаснут светильники. Один за одним…И через несколько минут весь поезд обволакивает предрассветная темнота. А состав всё летит и летит дальше. Летит так быстро, что ни одно из жутких чудовищ, обитающих, возможно, вблизи железной дороги, не осмелится к нам, пассажирам, приблизиться. Почему-то ночью даже самый скептически настроенный человек может поверить в существование свирепых  клыкастых чудовищ.

Я вдруг подумал о том, как пойду через тёмный тамбур к себе в купе, которое, к слову, находилось довольно далеко. Воображение тут же услужливо предоставило картинку. И настолько реалистичную, что я даже, казалось, перестал видеть мелькавшие за стеклом бледно-жёлтые квадратики вагонных окошек. Вместо них появился длинный тёмный тамбур.

«А ведь если кто-то крадётся сейчас за мной по пятам?..» - промелькнуло в голове. Из-за мерного гула поезда и стука многочисленных колёс я едва ли слышал собственные шаги. А вдруг прямо за моей спиной кто-то стоит? Кто-то свирепый, ночной и зубастый? Я ведь даже не услышу как шлёпают его ноги (или лапы?), как скрипят похожие на стилеты клыки или шуршат сухие, шелушащиеся, кожистые крылья.

Выход только один – двигаться, не стоять на месте, иначе оно точно схватит меня и утащит куда-нибудь в своё гнездо. Или к сумасшедшему машинисту, что сидит в кабине и хаотично переключает что-то, в приступе безумия дёргая многочисленные рычаги…

Вывел меня из раздумий «моргнувший» свет. Порытые красными красивыми абажурами лампы, лихорадочно мигали. Словно бегун пытающийся отдышаться после спринта. Словно погибающий где-то в бескрайнем Космосе «белый карлик».

Свет мигнул в последний раз и пропал окончательно. Может, у меня боваризм? (прим.автора: Боваризм - клиническое состояние, характеризующееся потерей способности проводить четкую грань между действительностью и фантазией, когда факты реального мира подменяется воображаемыми. Характерны романтические грезы, преимущественно сентиментального, любовного содержания. Свойственно для некоторых психопатологических состояний.

Воображаемый мир в таком состоянии может иметь как положительную валентность (грезы желаний), так и отрицательную (фантазии страхов).

Предрасположенность к таким нарушениям может наблюдаться уже в подростковом - и юношеском возрасте - прежде всего у интровертированных и эмоционально лабильных индивидов. При значительной степени выраженности данного состояния есть опасность возникновения аутизма.

Название этого состояния было дано Жюлем де Готье, по имени главной героини романа Г. Флобера).

Но думать о возможных расстройствах собственной психики, которыми я никогда не страдал, кстати, было некогда. Я почувствовал, как руки сами собой до боли сжались в кулаки, а дышать стало так тяжело, словно воздух в вагоне внезапно загустел и превратился в тягучий сироп, с трудом вливающийся в организм.

Вообще-то меня не так просто испугать, но сейчас иррациональный страх был сильнее чувства реальности. Был сильнее ощущения собственного тела. Казалось, что и его, и всю мою суть поглотила предрассветная темнота. Почему-то слово «предрассветная» принесло мне немного облегчения. Стоит первым солнечным лучам коснуться линии горизонта, все чудовища тут же исчезнут…

Не стоять на месте. Двигаться, чтобы оно не успело поймать? Или замереть и дышать через раз и как можно тише, чтобы оно не заметило меня? Есть ли у него глаза? Я явственно вообразил, что чьи-то сухие, отвратно шелушащиеся лапы вцепляются в мою рубашку в надежде понять, живое ли я существо, которое можно съесть, или обычная мебель?

Выставив вперёд правую руку и держась левой за стену, я осторожно двинулся вперёд, к своему купе, которое располагалось через пять дверей от того окна, у которого я расположился минут двадцать назад. Раз…два…слишком медленно, слишком темно. Пришлось ускорить шаг. А позади кто-то крался. Крался за мной по пятам мой собственный страх. Три…четыре…Некстати вспомнился страшненький стишок:

«Раз, два.

Фредди заберёт тебя.

Три, четыре.

Запирайте дверь в квартире.

Пять, шесть.

Фредди хочет вас всех съесть.

Семь, восемь.

Он ворвётся к Вам без спросу.

Девять, десять.

Не спите ночью, дети».

Нет, за моей спиной шуршало кожистыми крыльями нечто пострашнее героя небезызвестного фильма ужасов. Шуршал сой собственный страх. Он бывает разным. Например, паническая боязнь пчёл отличается от необъяснимых ночных страхов. Суеверный, живущий в душах людей веками, ужас перед тем, что прячется во тьме. Откуда во мне взялся этот липкий морок, это наваждение? Ведь я никогда не страшился темноты.

Я закрыл дверь купе, облокотился на неё спиной и уставился в пол, страшась взглянуть на окно. Вдруг там чья-нибудь страшная морда? Однако после некоторых колебаний я поднял глаза и не увидел за стеклом ничего, кроме едва различимой в ночи пустоши, простиравшейся снаружи. Поезд мирно катился по блестящим рельсам, грохоча колёсами. Я, прильнув щекой к прохладному стеклу, заметил, что в соседнем вагоне горят электролампы. Увидев этот тёплый свет, льющийся из многочисленных окон, я почувствовал, что недавнее наваждение отступает. Все страхи казались теперь глупыми и вздорными. Какие чудища?..

 ***

…Ключ от номера в небольшой гостинице, затерянной где-то в пригороде Лос-Анджелеса, мне выдал высокий худощавый портье в застиранной, когда-то красной толстовке, никак не уместной в ту жару, что царствовала сейчас в городе. Портье был угрюм и раскрыл рот всего однажды, когда потребовал у меня паспорт. Всё остальное он делал молча.

Вид, открывающийся из окна номера, представлял собой лишь боковую стену соседнего здания – многоквартирного жилого дома со всеми этими балконами, лестницами, обвивающими строение замысловатыми змейками, маленькими окнами и открытыми галереями. Типичная американская многоэтажка. Именно в таком доме располагалась первая моя репетиционная точка, когда я только-только прибыл в Америку. Сказать по правде, «точка» эта была не моей, а скорее нашей. В те времена я был участником группы «Rock The Night», сокращённо «RtN». Сейчас по моему лицу пробежала улыбка, стоило лишь вспомнить те времена двухгодичной давности.

Сидящий за барабанной установкой Лои, подкручивающий колки Дэвид, рычащая бас-гитара в руках Джоя…инструменты, провода, усилители, скандалы, звукоизолированные стены, творческие расхождения, примирения, Дни рождения, записи, агентства, выступления в ночных клубах. В те годы, чтобы достать денег на жизнь и реализацию проекта, каждый из нас работал, где мог и как мог. А что делать? Хочешь жить – умей вертеться. Поначалу я устроился на работу в книжную типографию, где печатались и выходили в свет молодые писатели, поэты, сценаристы и журналисты. Станки, коробки, краска, бумага, механические действия. Такова была моя работа днём. А в семь вечера я был уже в соседнем районе, в небольшой кофейне, где исполнял обязанности официанта. Приходил домой около двух часов ночи или даже под утро. Что же до «RtN», то каждый из участников старался подстроить свой рабочий график под других, чтобы было время и на исполнение мечты всех четверых.

До сих пор помню свои ночные поездки в пустых автобусах. Вывески заведений уже погасли, только в ночных клубах продолжало кипеть веселье. Улицы были необычайно тихи и пустынны.

А ещё неподалёку от нашего дома был проулок, в котором работал только один тускло горящий фонарь. Помню, как каждый раз пулей пролетал через него, сжимая в руке добротный перочинный нож. Так, на всякий случай.

В один из зимних вечеров нам улыбнулась сама Фортуна. Широко так улыбнулась, радушно.

Мы отыграли первый масштабный концерт, наш продюсер, Алан Вильсон, просто прыгал от радости, стоя за кулисами и наблюдая за нами. Через несколько дней Алану позвонили из крупной звукозаписывающей компании и предложили сотрудничество.

Вскоре контракты были подписаны, договора заключены, подписи поставлены, песни записаны, а диски стали продаваться немалыми тиражами. Это был успех. Вернее, первый шаг к нему. Начало положено.

Всё ещё немного шокированные таким поворотом событий, я, Лои, Джой, Дэвид и Алан отмечали Рождество в той самой квартирке многоэтажного дома.

- Ты ведёшь себя как ребёнок, - добродушно смеялся надо мной Дэвид, наблюдая как я, сидя по-турецки на ковре у пушистой наряженной ели, старательно распаковывал свой подарок.

В гостиную вошел Лои в клетчатых пижамных штанах и, присев возле меня, принялся за свои подарки. Словом, в этот день мы действительно вели себя как дети: шуршали обёрточной бумагой, жуя традиционное имбирное печенье, после чего отправились гулять по городу. К слову, мы были приятно удивлены тем, что люди на улицах стали узнавать нас в лицо, кое-кто просто махал рукой, кто-то подходил, чтобы попросить автограф.

- Парни, я точно не сплю? – ошарашено процедил Алан после того, как мы поочерёдно расписались в блокнотах довольно большой группы молодых девушек.

Я и Дэвид тут же сильно ущипнули его за бока, отчего продюсер подскочил и отбежал на пару шагов вперёд, а после с независимым видом зашагал по Тайм-сквер.

Потянулась череда концертов и небольших гастролей по городам Америки. Пейзажи за окном, номера отелей, песни, лица – всё сменяло друг друга, как декорации в театре. Однако кто же знал, чем закончится это рождественское чудо?

Однажды наша музыкально-дружеская идиллия, лишь изредка разбавляемая мелкими скандалами или оплеухами, получаемыми друг от друга, была нарушена. Да что там нарушена! Она с треском, звоном, скрежетом и лязгом рухнула с высоты двадцатого этажа… А я ещё бегал вниз по многочисленным лестницам, чтобы собрать осколки, теша себя надеждой, что их ещё можно склеить.

Однажды Дэвид почему-то не вернулся домой и никого не предупредил, хотя раньше никогда так не делал. Тогда мы все помчались искать друга по улицам, парадным, ночным магазинам и клубам. Пробегали мы так до самого утра, но Дэвида так и не нашли. Порядком обеспокоенные, все вернулись в нашу квартиру и застали там нашего пропавшего друга. Он мирно спал на ковре в своей комнате.

- Перепил, видать, - недовольно, но в то же время сочувственно буркнул Алан.

Но на этом череда странных историй и пропавших вещей не закончилась. Что греха таить, во мне поселился некий червь подозрений и страха.

- Что с тобой происходит? – неоднократно спрашивал я Дэвида, но тот либо отшучивался, либо огрызался, либо отмалчивался. Смотря какое у него было настроение в тот момент.

- Может, у него подружка появилась? – предположил Лои, когда Дэвид в очередной раз не явился на репетицию.

- Вряд ли, - протянул я – Он бы сказал нам. Тут что-то другое. То, о чём он не хочет говорить нам.

Так я и ломал бы голову, если бы однажды, задержавшись затемно в студии, не нашел под пультом, на полу, белый бумажный квадратик с неясного происхождения налётом на нём. Подозрения усилились. Конечно, этот налёт мог оказаться чем угодно, но, если бы не странное поведение Дэвида, ставшее в последнее время совершенно девиантным. Он стал одну за другой пропускать репетиции, пропадая неизвестно где, несколько раз попадал в полицейский участок, где, пользуясь своим правом на один звонок, набирал на клавишах полицейского телефона номер мой или кого-нибудь из ребят и слёзным голосом просил, чтобы мы забрали его от «копов».

- Алан, здесь что-то нечисто, разуй глаза! – не выдержав, я с размаху хлопнул ладонью по столу – Неужели ты не понимаешь, что это может быть? Сказать по правде, я почти уверен в этом!

- Раз ты такой у нас умный, так пойди, излови Дэвида и запри его в комнате на тридцать засовов! – вспылил Алан.

Мои наихудшие опасения подтвердились, когда в один из дней Дэвид ввалился в квартиру, находясь в совершенно неадекватном состоянии. Видимо, он вообще не понимал, где находится и нёс какую-то околесицу, перемежая её с подзаборной бранью.

- Что ты творишь?! – заорал на Дэвида Джой, встряхивая друга за плечи с такой силой, что я даже подумал, как бы у того не оторвалась голова – Что ты делаешь?! Отвечай!

Но Дэвид молчал, только изредка исторгая очередной поток ругательств.

- Я убью тебя! Я точно тебя убью! – кричал Джой, порываясь дать пинка в живот лежащему на полу Дэвиду.

- Оставь его! – вскрикнул Лои, кое-как удерживая гитариста – Не надо! Прекрати!

- Ты хоть понимаешь, что творит этот кретин? – не унимался Джой – Да для него эта дрянь дороже нас! Дороже всех нас! Эта белая дрянь!..

Дэвид же полулежал на диване, уперевшись макушкой в стену, а согнутые в коленях ноги поставив на пол. Я до сих пор помню этот взгляд диких расширенных значков. Неестественно расширенных…

Я ударил сжатым кулаком по оконной раме, вспомнив, что кокс – ещё не конец этой мрачной истории, дополненной истеричными нотками.

В один из душных майских вечеров, когда я и Джой, разговаривая между собой, шли по улице, то наткнулись на Дэвида, хлещущего какое-то дрянное пойло прямо из бутылки. Под его ногами валялось несколько пустых уже шприцев, а руку его чуть выше локтя опоясывала резинка.

- О, гляньте, - Дэвид обратился к своим новым дружкам, находящимся в том же проулке – Мои друзья пришли. За мной пр-риш-шли-и? Да я попозже пр-риду-у…

- Сволочь, что ты с собой делаешь? – завопил во всю мощь лёгких Джой – Что ты с нами делаешь? – он резко припёр друга к покрытой скетчами кирпичной стене, схватив его за лацканы куртки – Что ты делаешь?

- Джой, не надо, прекращай! – пытался урезонить басиста я – Сейчас он всё равно не понимает!..

Вдруг Дэвид оттолкнул Джоя от себя с такой силой, что тот отлетел к противоположной стене, сильно ударившись об неё спиной. Пятеро парней, наблюдавших за происходящим, восприняли это словно сигнал к действию и трое принялись охаживать Джоя ногами. Остальные же двое и сам Дэвид принялись за меня. Знаете, я никогда не жаловался на здоровье или свою физическую силу, но один против троих…

У человека, употребившего какой-либо мощный наркотик, притупляется или и вовсе исчезает не только ощущение пространства, но и чувство физической боли.

К слову сказать, драка только со стороны выглядит такой страшной. Когда ты сам становишься её участником, страх исчезает напрочь. Боялся я только за Джоя, который так и не смог подняться с замусоренного и заплёванного асфальта.

Что я мог сделать, один против троих?

- Чёрт! Рой, ты убил его! – услышал я чей-то испуганный вскрик.

После нескольких ударов по голове, до меня не сразу дошел смысл происходящего. Почему-то избивавшие нас парни затихли и отошли куда-то в сторону. Я всё ещё старался держаться на ногах, держась рукой за кирпичную стену.

- Валим! – заорал кто-то.

Кое-как я вышел на улицу, пошатываясь, добрёл до таксофона и набрал номер «скорой».

Врачи приехали быстро, и нашли меня сидящим возле Джоя, который в это время уже давно был без сознания. Они обошлись без расспросов, просто погрузили нас в машину и рванули к зданию больницы.

Джой находился в тяжёлом, пусть и не в смертельно-опасном состоянии. Сотрясение мозга, переломы рёбер, многочисленные ушибы… Мне же повезло чуть больше. Переломы, ушибы, но мозг в порядке.

Помню, как Лои и Алан примчались взмыленные в больницу. Оказывается, им уже успели позвонить о доложить о случившемся, воспользовавшись адресной книгой моего сотового телефона.

О, Небо…как мы пытались удержать разваливающуюся группу. Я и Лои. Улыбаясь в объективы теле- и фотокамер говорили о переутомлении и нервном срыве Дэвида, о драке с хулиганами, в которой сильно пострадал Джой. Но никто не должен был знать правды. Звукозаписывающая компания выдвинула нам ультиматум скором в два месяца, поставив нас перед тем фактом, что, если мы за это время не найдём новых участников и не отправимся в турне, то все наши контракты можно порвать на мелкие клочки и смыть в толчок.

На одном из очередных концертов, бедняга Джой, находившийся в недобром ещё здравии, попросту сверзнулся со сцены прямо на аппаратуру. Как он только не пострадал ещё больше – непонятно. Концерт, естественно, был сорван и отменён. Деньги за билеты пришлось вернуть. Лишь несколько милосердных и догадливых поклонников, разобравшись в ситуации (естественно, дополняя её своими домыслами и догадками), не стали забирать свою наличность.

- Пусть Джой поправляется, - хлопнув меня по плечу, вздохнула одна из них.

«RtN» расползалась на части. Врачи наотрез отказывались выписывать Джоя из больницы, Дэвид оказался в тюрьме по статье «Распространение и хранение наркотических веществ», я и Лои мало что могли сделать. Какая группа может быть из одного барабанщика и поющего гитариста? Может. Хоть какая-то, но может быть группа. Мы, как могли, напрягались из последнего все эти два месяца, отыгрывая программы и продолжая без зазрения совести врать в объективы.

Но по прошествии восьми недель звукозаписывающая кампания, что называется, не пустила нас на порог. Всё. Финита.

Диски перестали продаваться, концертов становилось всё меньше. Мы вернулись к тому, с чего начали, только в «сокращённом» составе. Я, Лои, заправляющий делами Алан и всё ещё не до конца поправившийся Джой. Пришлось снова искать себе работу, чтобы только удержаться на плаву…

Но в итоге группа распалась окончательно. Ни одна компания не желала иметь с нами дело. А обращаться к крупным лейблам было безнадёжно. Нам говорили, что наши новые песни полны немотивированной агрессии. Конечно…мы были злы…злы на тех, кто разобщил нас, кто развалил наш коллектив, а главное – нашу дружбу. Тяжёлый рык электрогитар, чётко прорисовывающиеся ударные, резкие тексты и строчки на выдохе…Это был уже не гранж, а злобный панк-рок.

С новыми участниками группы отношения у нас как-то с самого начала не заладились, но общее дело кое-как сплачивало нас на время выступлений. Эти наши новенькие постоянно пили в номерах отелей, много курили, заполняя комнату сизым табачным дымом. Они не работали. Они развлекались в то время как я и Лои вовсю где-то пахали. После выступлений они снимали себе девочек и трахались с ними в туалетах.

Мне иногда даже становится жаль этих женщин. Может быть, многие из них просто вынуждены встать на эту скользкую дорожку. Их кто-то или что-то заставило. Просто не было другого выхода. Мне их жаль. Остаётся только надеяться, что они сумеют выбраться из этой выгребной ямы.

Одну из таких вот «подружек» нового басиста, имени которого я сейчас и не упомню, мне однажды довелось видеть в грязной забегаловке, что находилась возле бензозаправки.

Жирные столики, обшарпанная барная стойка, тусклое освещение, забитые перечницы, несколько бутылок у двери.

Проститутка сидела на высоком стуле у стойки и безостановочно пила виски, уже будучи изрядно пьяной. Я присел на соседний стул, заказал у тучного бармена кофе и принялся искоса наблюдать за соседкой.

На ней были короткие кожаные шорты, высокие сапоги на тонких каблуках, открытая красная майка и замшевая куртка. Кудрявая шевелюра была растрёпанной, а густо нанесённые на веки карандаш и тени – смазанными.

Внезапно дверь распахнулась, и в помещение стремительно вошел какой-то человек в костюме, подошел к девушке, пьющей виски, и, взяв её за волосы, ударил лицом о стойку. Девушка взвыла, а бармен и бровью не повёл.

- Что Вы себе позволяете? – я моментально соскочил со стула и оказался между девушкой и этим мужчиной в костюме.

- Пошел вон, сукин сын, - прошипел он – Я заказал эту потаскуху ещё два часа назад, а она, оказывается, вот где околачивается! А ну пошли со мной!..

И он буквально сорвал девушку со стула, словно мешок с картошкой и поволок ту к двери. Я пытался что-то сделать, заступиться, но, увы. Мужчина в костюме и девушка в замшевой куртке оказались в салоне чёрного «Ленд Крузера», который моментально сорвался с места и умчал куда-то вниз по шоссе. А я так и остался топтаться в полной растерянности посреди тротуара.

«Почему? Почему с ними обращаются как с вещами?» - в бессильной злобе мысленно кричал я – «Да, за их услуги платят, но они же не вещи. Они люди. Так почему?..».

Группа распалась, все разбежались. Даже Алан умудрился подыскать себе работу менеджера в какой-то другой музыкальной группе и попросту сбежал в другой город. В большой квартире остались только я и Лои. Чуть позже к нам присоединился выписанный из больницы Джой. Тогда мы и не думали сдаваться, продолжая рассылать наши записи в различные компании звукозаписи, но повсюду получали отказ за отказом. Однажды Джой заявил, что уезжает домой, в Огайо. Это был крах. Окончательный распад «Rock the Night»…