"Апельсиновая сигнализация"

Только что проснувшееся Солнце сунуло длинный оранжевый палец в распахнутое окно моей комнаты и потрогало бесчисленные колокольчики, свисающие с потолка сплошным звенящим покрывалом. Я приоткрыл глаза и, пока ветер перебирал мои волосы, стараясь сделать мне причёску на свой, особо лохматый, лад, потянулся.
Колокольчики и бубенцы зазвенели пуще прежнего, цепляясь друг за друга лентами, нитками и верёвочками, обнимаясь в утреннем приветствии. В нос ударил знакомый запах клюквы, апельсинов и чего-то ещё. Чего именно - не разобрать. Кажется, так пахнет сахарная вата в солнечный день.
Несколько колокольчиков ночью исчезли. Они иногда пропадают куда-то, но вечерами я всё равно делаю новые. Хорошо даже, что они растворяются в воздухе, иначе вся квартира доверху была бы заполнена ими.
Пройдя в кухню, я заметил, что на одном из лежащих на подоконнике апельсинов, чирикая, сидит воробей. Наверное, яркость этих маленьких солнышек его привлекла. Апельсиновым запахом я отпугиваю от распахнутых окон гуляющих по крышам и карнизам кошек. Забравшийся однажды в квартиру зверёк не только поднял страшный шум и звон, но и оборвал не меньше двух дюжин колокольчиков с потолка. Так что я установил себе своего рода охранную систему из апельсинов и апельсиновых шкурок, острый запах которых кошки, как известно, не любят.
В прихожей от пола до потолка высился книжный стеллаж, заполненный, по большей части, справочниками и толковыми словарями. "Свойства металлов" стоит на уровне глаз. Я частенько перечитываю заметку-другую, ещё более подробно изучая материалы, с которыми работаю. Шуршат страницы. "...Галлий плавится при температуре человеческой ладони. Один из самых легкоплавких металлов...". Интересно.
"...Железо, латунь, галогенид серебра и его роль в фотографии, вольфрам, цезий...".
На лестничной площадке по ту сторону двери слышаться шаги, едва слышно шуршат комочки пыли и разбегаются по углам глазастые чернушки.
Соседи снизу пожаловали. Вот далась им эта пустующая квартира! Люди здесь не живут, здесь временно обитаю я. Присматриваю, не шумлю, не мусорю, делаю исчезающие в неведомых направлениях колокольчики.
Забежав в комнату, заваленную расшитыми подушками и с колокольчиками на потолке, я услышал, как открылась, прищёлкнув замком, входная дверь.
Шаги. Кажется, соседи слышали шорох страниц и шелест одежды. Но ничего, здесь они меня не обнаружат. Ещё раз оглядываю комнату. Сплошь увешанный колокольчиками потолок. Железные, оловянные, глиняные, латунные, хрустальные... И у каждого свой звук. При любом сквозняке комната начинает петь и наливаться дробленым перезвоном. Апельсины на подоконнике - защита от бродящих по крыше кошек.Охапка разноцветных лент ярким осьминогом высовывается из-за двери платяного шкафа. Весь пол усыпан подушками и циновками с замысловатыми и подчас аляпистыми узорами. Посреди комнаты, на полу, пустой "пятачок" в окружении подушек, на котором россыпью поблёскивают заготовки новых колокольчиков. Поправляю чуть съехавший на бок тюрбан синего цвета с серебристым орнаментом, припадаю ухом к двери. Шаги и голоса. Близко. Воздух в комнате пропах апельсинами и едва слышным перезвоном, окрасился разноцветьем лент и подушек, блеснул серебристыми цветами с моей одежды и бликом сапфира на тюрбане.
Голоса и шаги ближе. Но я не беспокоюсь. Они не заметят неприметную дверь, которой не должно быть в этой квартире на девятом этаже. Они просто зашли проверить, всё ли в порядке в странной нежилой, как они считают, квартире? Они не заметят меня.
Если только у них в головах не брякнет один из произведённых мною, Интуицией, колокольчиков...

FIN.

"Манеж"

От автора: Я всегда говорила: «Не люблю цирк из-за того, что там жестоко обращаются с животными». Враньё. Наглое враньё. Я видела закулисье многих цирков и, скажу тебе, Читатель, это неправда. Жестокое обращение с животными в цирках — это как раз-таки исключение из правил. А я цирк люблю. Но, приходя туда, испытываю зависть к артистам. Да, зависть. Потому что мне с раннего детства хотелось стать эдаким Эмилем Кио в юбке. Показывать замысловатые фокусы, выходя на манеж. Или поступить в ГИТИС на кафедру режиссуры цирка… Увы, не судьба. У меня ДЦП, третья группа инвалидности. Моя мечта выступать в цирке накрылась, как говорится, медным тазом. Поэтому я придумала себе свой собственный цирк внутри музыкальной шкатулки…

Яркий свет прожекторов, заливший манеж и весь зал до самой крыши, сливается с громом аплодисментов. Ещё раз оглядываю зрительские ряды, всматриваюсь в лица, улыбаюсь и пытаюсь привести в норму сбивчивое дыхание. Не получается. Невозможно быть спокойным, когда ты счастлив. Ко мне подбегает маленькая рыжеволосая девочка с плетёной корзинкой, наполненной сиренью. Девчушка с сотней граммов веснушек на лице, только что бойко преодолевшая барьер, подбегает к каждому, стоящему на манеже. И артистам, и униформе, и шпрехшталмейстеру. Последний подхватывает девочку, выходит в центр манежа, воздев свободную руку вверх. Публика награждает аплодисментами и Рыженькую.

Едва оказавшись за кулисами, я присаживаюсь на ближайший стул и обмахиваюсь найденной тут же газетой. Усталость, всё ещё гремящая в ушах музыка, духота, гул публики и счастье. То, которое может подарить лишь любимое дело, овация, признание...

За дверями гардеробных гудят приглушённые голоса артистов, где-то поют под гитару и саксофон. Я выбираюсь из гримёрной в коридор уже без грима и в своём обычном облачении. Костюм остался на вешалке. Иду в фойе, посмотреть, что там делается.

Не все зрители ещё разошлись по домам. Кто-то покупает сувениры, кто-то ждёт товарищей, кто-то фотографируется на память. А у стены с афишами и плакатами стоит длинноволосый мальчик, так и притягивающий взгляд не только необычной внешностью, но и своей неподвижностью, которая выделяет его среди снующей публики. Он долго рассматривал фотографии, дотрагивался до некоторых, словно бы рассказывал им какой-то секрет.

Я бродил по зданию цирка ещё довольно долго. В пустом фойе первого этажа хлопнула дверь, а в зале погасили свет. Почему-то мне нравится приходить иногда в пустой зал, на безмолвный манеж, присесть на барьер и рассматривать во мраке, слегка рассеиваемом одним-единственным дежурным светильником, силуэты огромных цветов, которыми кажутся по ночам софиты со створками. Послушать слабый шорох под сиденьями. Там снуёт Тайна, убежавшая на ночь от фокусников.

Но сегодня я оказался в зале не один. Посреди полутёмного манежа стоял тот самый мальчик, которого я заметил в фойе. Он так долго рассматривал фотографии...

А теперь он здесь. В пустом зале. Стоит посреди манежа и показывает невидимым зрителям старый фокус с палочкой, превращающейся в два цветастых лоскутка. Фокусы с картами. С прозрачными шарами, которые катались по мальчику как примагниченные до тех пор, пока он не подбрасывал из в воздух и не жонглировал ими.

Странно. Я в первый раз вижу этого мальчика. Он не из нашей труппы да и среди студийцев мне не доводилось его видеть. Такую внешность, как у него, трудно не приметить. Тёмные волосы и белая кожа, чёрные глаза, высокий рост...

Не двигаясь с места, неизвестный черноглазый мальчик продолжал жонглировать несколькими мячиками, образуя из них какую-то сложную комбинацию.

Поклон невидимым зрителям, беззвучное шевеление губ, залитая слезами улыбка. Мальчик вдруг подошёл к краю манежа. Подошёл, сильно припадая на правую ногу, и с отвращением отшвырнул прочь свою трость. Неизвестный маленький жонглёр осел на пол и, положив голову на сложенные на барьере руки, тихо разрыдался.

Я наблюдал за тем, чего никто не должен был увидеть. Здесь, в пустом зале, был только этот мальчик, чья мечта разбилась, едва столкнувшись с реальностью. А он всё равно хранил её. Пусть покрытую трещинами и припорошенную сожалениями, латанную, но всё ещё любимую.

Знаете, мне приходилось видеть артистов, сходящих с манежа по тем или иным причинам. Это ужасное зрелище. Их тянет, тянет снова выйти на манеж, вновь увидеть публику, услышать аплодисменты.

Но сегодня я впервые увидел того, кто попросту не смог ступить в этот сверкающий круг в тринадцать метров. Того, кто так мечтал об этом, но увы. Каково это - грезить о том, чему никогда не суждено сбыться? Каково видеть блестящие прожекторами, шумные сны, а потом просыпаться перед рассветом и проглатывать слёзы, которых никто не должен заметить? Каково испытывать чувство зависти, приходя сюда и глядя на артистов?

Я живо представил себе, как этот мальчик старательно и упорно учиться жонглировать, стоя посреди своей комнаты и плотно закрыв дверь, чтобы никто не увидел случайно его упражнений. Как он смотрит из окна на раскинувшиеся в летних полях цветастый шатры цирков-шапито. Как подходит к ним поближе, сильно припадая на правую ногу. Приходит, чтобы всего на секунду вообразить себя артистом, фокусником и волшебником. И как потом возвращается домой, быть может, смущаясь своей минутной слабости, повинуясь которой он и пошёл к шатру. Или зданию цирка, которое по форме напоминает гигантскую банку с чудесами.

Когда мальчик с усилием, закусив от боли в правой ноге губу, встал и поднял свою трость, я хотел окликнуть его. Он перелез через барьер и вышел вон из зала. Я попытался позвать мальчика, но не стал. Зачем? Что я могу сказать ему? Мои слова вряд ли его утешат, только сделают ему ещё больнее.

И я остался стоять в проходе. Не спешил уходить домой. Мне всё думалось, как же так получается? Каково это, время от времени навещать мечту, пусть и потрескавшуюся, вымытую в слезах и отшлифованную сожалениями, но всё ещё любимую, ожидающую на бортике циркового манежа?..

"Генри О`Нил"

Тот день, когда в аудиторию, где расположился наш литературный кружок, вошёл этот парень в бежевой рубашке, ознаменовался крупным скандалом. Скромный новичок уселся за стол позади всех, хотя из-за высокого роста при всём желании не сумел бы спрятаться за нашими спинами. Он был виден отовсюду как жираф. Наверное, новенький - баскетболист, воспылавший страстью к литературному творчеству. Свои черновики, написанные кривоватым почерком он, наверняка, прячет под матрасом или в ящике стола, скрывая творческие позывы от родственников, друзей и коллег, как нечто постыдное, не свойственное ему.  
Мои братья и сёстры по литературе с самого утра горячо обсуждали нового успешного писателя, чьи книги не так давно увидели свет, но имя их автора уже знал весь город, а следом, вероятно, узнает и весь Мир. Генри О`Нил ворвался в литературные круги подобно крепостному тарану. 
В разговорах этих то и дело проскальзывали нотки зависти. Ещё бы! Всем нам хотелось покорить те вершины, до которых добрался Генри О`Нил. 
- Добрый вечер! - громогласно произнёс Ришар, распахнув двустворчатую дверь.
Он прошёл по аудитории и едва заметно кивнул тому скромному писателю-баскетболисту, которого я про себя прозвал Осторожно-Люстра. 
- Дорогие мои, - продолжал Ришар - Сегодня у нас гость. По праву новоприбывшего давайте предоставим ему возможность первым прочесть этюд, который он набросал к нашему занятию. Ему это показалось забавным...
Осторожно-Люстра, смущённо улыбаясь, поднялся со своего места и прошёл к трибуне, держа в руках несколько листков бумаги, исписанных с обеих сторон. Почерк, вопреки моим ожиданиям, у  него был ровный, не мелкий, не крупный - самое то для чтения. Новичок встал за трибуну, бегло осмотрел листы, проверяя, все ли в порядке, поздоровался с нами и начал чтение. 
Непонятно, что же забыл здесь этот человек? Ему не место среди нас, на курсах молодых писателей. Если только в качестве преподавателя. Он давно перерос нас в плане литературного мастерства. Он мог бы соперничать с самим О`Нилом, и далеко не факт, что новоиспечённая знаменитость литературных поприщ оказалась бы впереди. 
Герои, сюжет, конфликт, язык изложения, приятный голос...
Ещё и молодого человека был какой-то странный акцент, который, кстати, ничуть не портил его речи. Наоборот, придавал голосу необычность, "изюминку". Некоторые слова он выговаривал будто бы с усилием, словно они царапали ему горло, как ангина. К сожалению, я с запозданием понял, в чём тут дело. Хотя если бы и понял, вряд ли смог бы помочь чтецу. 
То ли новичок забылся про написании текста, то ли забыл, что его нужно будет прочесть вслух, но он не заметил этого слова, вклинившегося в предложение так, что уже нельзя было вырвать его оттуда без ущерба для повествования. 
- ...Как только шоссе миновал г`еф...г`ефг`е...
Группа терпеливо ждала. Новичок прикусил нижнюю губу в растерянности. 
-...г`ефг`еже...
Осторожно-Люстра не выговаривал звук "р". Совсем. Он картавил почище любого француза. 
-...грузовой холодильник...
- Рефрижератор? - подсказал я. 
- Да! - несмотря на своё отчаянное положение, новичок улыбнулся. 
Он быстро оглядел аудиторию, по которой чуть ли не осязаемо летали смешки и злобные шуточки. Мерзкое поведение. 
Смущённый писатель понял, что над ним смеются, но обиды не выказал. 
- Итак, - Ришар кашлянул - Что скажете? 
Каждого из учащихся литературного кружка, после прочтения своего произведения, ждал, так называемый, разбор полётов. Слушатели должны были высказать своё мнение о том или ином тексте. Что хорошо, а что нужно подправить, что добавить, а что вычеркнуть. 
- Это ужасно! - громко заявил Экли, недовольный всегда и всем, в том числе и собственными работами. А уж как он любил разносить в пух и прах другие! Он был совершенно необъективным и неконструктивным критиком, но мы никогда не принимали его слова близко к сердцу и ушам, поэтому не обижались. Мы, но не новенький. Он молча слушал гневные выпады Экли, слушал, злясь и прикусив губу. И мне вдруг стало так обидно за него! 
- Ты закончил, Экли? Дай высказаться другим! - вырвалось из меня. 
Но оппонент новичка и не думал помалкивать и прекращать свою, как всегда необоснованную тираду.
- ...Ты бы говорить нормально научился! - процедил он, явно довольный тем, что задел свою "жертву" за больное место - "г`ефг`е...". Какой же ты писатель, раз говорить толком не умеешь?! Вот Генри О`Нил!..
Новичок в бежевой рубашке собрал листки с текстом, в упор посмотрел на Экли. А затем, с усилием выговорив звук "р", произнёс: 
- Я и есть Генри О`Нил. 

FIN.   

"Свадьба на Ките в Бескрайнем Океане"

Миновав поросль стоячих водорослей на окраине города, я подошёл к краю, улёгся на живот и стал смотреть на медленно двигающийся в толще воды плавник. Вверх-вниз, вверх-вниз...Кит чинно плыл, рассекая солёную океанскую воду. А город перемещался вместе с ним. Именно из-за постоянного передвижения Китов у нашей планеты нет точной карты. Да и как её составить, если сегодня Киты в одном месте, а завтра - совсем в другом. Каждый день морской пейзаж, открывающийся с округлых боков Кита, с наших окраин, меняется. Это только невежественному или неискушённому человеку покажется, что марина всегда одинакова - небо, тонны воды, разлитые когда-то под линией горизонта.
Я глубоко вдохнул запах соли, леса, воды и цветов, которых в этом месяце просто прорва. Небесные чернила, капая с вечереющего неба, медленно расплывались в воде. Кит вскоре остановился на поле океанских звёзд, которые ночами отражаются в небе. А может, и наоборот.
Киты нашей планеты, киты-страны, киты-города, есть даже кит-материк. Они никогда не погружаются в воду и живут многие тысячи лет, перевозя на своих титанических спинах жителей, их дома, их радости, их проблемы по бескрайним океанам.
За миллионы лет мы стали друзьями Китов, излечивая их, предупреждая, примиряя. Да, примиряя их между собой. Ведь у Китов тоже есть поводы повздорить.

Возвращаясь домой, я ещё раз прошёл через арку из белых цветов, аллею, облюбованную светляками, согнал с ярких лент несколько чернушек. Ведь назавтра всё должно быть идеально. Завтра праздник. Завтра я женюсь.
Как же мне довелось вымотаться за эти дни, а? Особенно за сегодняшний. Нужно сделать это, привезти то, собрать то-то, переставить туда-то. И так до бесконечности. Да ещё и кольца. Мне и моей невесте Джун уже несколько недель никак не могли изготовить обручальные кольца.
- Кит быстрее проплывёт Бескрайний Океан, чем Вы сделаете эти кольца! - ругался я с мастером.
Но теперь два блестящих колечка, спрятанные в футляр из непрозрачного синего стекла, были у меня в руке. По приходу домой я спрятал стеклянную коробочку в белый пиджак, который должен был надеть назавтра.

А с утра, едва показалось ещё заспанно-розовое Солнце и зашевелился Кит, я, все мои друзья и родственники уже были на ногах. Такая же кутерьма творилась и вокруг невесты. Ещё бы! Нужно было ещё протереть десятки столовых приборов, расставить их, поправить гирлянды, привести себя в торжественный вид, дождаться музыкантов, добраться до места церемонии, встретить некоторых гостей, которые прибыли с другого Кита. А уж сколько мелочей нужно учесть! Да и волнение ещё никто не отменял.
Наконец, когда всё было улажено, я с двумя своими давними друзьями вышел из дома, на ходу надевая белый пиджак. Но стоило мне просунуть руку в один рукав с блестящими металлическими пуговицами, как я почувствовал сильный рывок. Инстинктивно, стараясь удержать равновесие и не упасть на идущих рядом друзей, я выскользнули из полунадетого пиджака. Это произошло едва ли за секунду. Настолько быстро, что ни Альгъерро, ни Жандер, ни я не успели ничего сообразить. А грабитель в это время уже во весь опор мчал над дорогой на своём воздушном мотоцикле.
- Там, в кармане, кольца! - ахнул Жандер, хлопнув себя по лбу.
Я мрачно кивнул, вскочил на свой, благо припаркованный у дома, воздушный мотоцикл - самый распространённый транспорт в Бескрайнем Океане. Друзья ещё возились со своими машинами, а мне уже мешал дышать встречный, пропитанный солью, ветер. Он заставлял глаза слезиться и завывал в ушах.
Нагнав грабителя я на неимоверной скорости погнался за ним над кварталами и лесом. Мы нарушили, наверное, все скоростные ограничения, едва не разбились об афишную тумбу на площади Сатурна... Но упустить вора было никак нельзя.
- Попался! - торжествующе закричал я, поравнявшись с ним.
Грабитель оглянулся через плечо и резко вильнул в сторону, отчего его воздушный мотоцикл занесло и, чтобы справиться с управлением, ему пришлось бросить мой пиджак в воду, на самый край Китового плавника, схватиться за руль двумя руками и поспешно скрыться.
Победоносно вскинув вверх сжатый кулак и приземлившись, я вернул себе пиджак и тут же проверил наличие в нём колец. Их не было. Глаза мои быстро оглядели окрестную часть Кита. Ничего. Пошарив рукой в траве, я не нашёл даже осколков футляра. Обежал окрест, осмотрел китовий бок. Ничего. Так и знал. Кольца, должно быть, уже на полпути к океанскому дну. Удручённый и несчастный, я ещё раз огляделся с тайной надеждой. Да вот же он, футлярчик! Лежит, мерцая, на плавнике Кита. Мне удалось, хоть и замочив брюки до колен, достать коробочку из непрозрачного стекла.
- Спасибо, Кит. Спасибо, что поймал.
Я ласково погладил его по плавнику, хотя вряд ли эта многовековая громадина что-то почувствовала.

На церемонию мы прибыли даже раньше времени. Даже успели просушить мой насквозь мокрый пиджак.
Быстро собирались гости. Тётушку нужно было посадить подальше от цветочной арки, чтобы у неё не обострилась аллергия, маленького племянника Джун поближе к его друзьям, родителей по обе сторону от молодожёнов... Сказать честно, так я нервничал. Вскоре заиграла музыка и под аркой из цветов появилась моя милая Джун в таком же белом, как и мой костюм, платье и с забранными на затылок кудряшками. С букетом в руках. При виде её у меня из головы на секунду вылетели слова клятвы, которую мы должны были в унисон произнести.
-...Клянусь в здравии и в болезни, в богатстве и в бедности...
И казалось, что ничего экстраординарного уже не может произойти. Однако, когда дело дошло до обмена кольцами, я раскрыл футляр и обмер. Джун, заметив, как её возлюбленный переменился в лице, тоже заглянула в открытую коробочку. Потом взглянула на меня. Так мы и стояли друг напротив друга, не произнося ни слова.
- Прошу вас обменяться кольцами, - повторил священник после нескольких минут тишины.
А колец-то нет!
Вместо них в футлярчике сидело двое маленьких крабов в витых раковинах. Я заметил, что Джун едва сдерживает весёлый смех, тотчас передавшийся и мне. Что ж, раз колец нет, раз они утонули в океане...
Я осторожно взял краба за раковину и усадил его на безымянный палец невесты. Она, в свою очередь, сделала то же самое, пристроив второго краба на моём пальце. Членистоногие будто поняли важность момента и в первые минуты не пытались сбежать. Священник, увидев такое необычайное обручение, рассеянно кашлянул.
- Кхм...можно и так, крабами. Почему бы и нет?
Вскоре мы выпустили наши "кольца" на волю, которые тут же бодро поползли куда-то по своим крабьим делам.

Мы глубоко вдохнули запах соли, леса, воды и цветов, которых в этом месяце просто прорва. Небесные чернила, капая с вечереющего неба, медленно расплывались в воде. Кит вскоре остановился на поле океанских звёзд, которые ночами отражаются в небе. А может, и наоборот.

"Труффаторе"

Что предсказала гадалка Червовому Валету? Он уходил прочь от
Ярмарочной площади, минуя пёстрые лотки, шатры, акробатов, "глотателей" огня, жонглёров и шапито, понуро опустив голову. Хм...такое выражение лица бывает лишь у тех влюблённых людей, чьи надежды на взаимность оказались напрасными. А всё почему? Да потому что эти безответно влюблённые не смогли подобрать ключик к сердцу возлюбленного. Но сегодня валету повезло - здесь, на ярмарке, я - Труффаторе. Торговец ключами от сердец. Каждый безнадежно влюблённый может прикупить ключик от любимого сердца. Ведь намного проще купить приобрести его у меня, нежели подбирать самому, методично разочаровываясь и время от времени опуская руки, стёртые в кровь от самых разных сердечных отмычек.
Валета долго уговаривать не пришлось. Стоило мне подойти к нему с лотком, наполненным ключами всех форм и размеров, да сказать несколько слов, добавив немного убеждения плюс капельку сочувствия, как Червовый Валет согласился и купил у меня один из замысловатых витых ключиков.
А я побрёл дальше, вытаскивать из болот отчаяния страждущих влюблённых. Я отчётливо видел их в толпе, как волк видит заячьи следы на снегу. Вот стоит под фонарём несчастный студент, нервно теребящий в руках букет полевых цветов. Эй, не жди её. Не придёт. Она гуляет по другую сторону площади с артистом ночного кабаре. Но ничего. Ведь у меня есть волшебный ключик. Давай, бери, за грош отдам!
А у фонтана рыдает девочка-подросток. Ах, ах, эта первая любовь! Не переживай, дорогая, Труффаторе знает выход.
Как их здесь много. И у каждого своя история. Кто-то влюблён в жену родного брата, экономка без повода надеется на взаимность работодателя, девушка полюбила бродячего художника...
Сколько же тут историй! Часто даже постыдных, тупиковых, абсурдных, но я тут как тут.
Внезапно из боковой аллеи, пересечённой поверху светящимися гирляндами и наполненной шумом голосов, вышел давешний Валет. Он был растерян. Что случилось? Что-что, Вы говорите? Ключик не подошёл? А? Она при всех возмутилась и избила Вас подаренным ей Вами же букетом? Ах, незадача! Не тот ключик. Что ж, бывает. Купите ещё один. Давайте, берите, за грош отдам!
Червовый Валет удалился, а я обошёл фонтан на Ярмарочной площади вокруг. Вот двое счастливых влюблённых, притаились, как воробьи. Счастливы ли они? Счастливы? Как бы не так! Им не о чем даже говорить друг с другом, только мучают один другого неловким молчанием. Чуть позже надо будет и им помочь.
Снова появился несчастный, но обнадёженный Червовый Валет. Кажется, его побили ещё одним букетом, у него не берете лепестки.
Что? Опять ключик не подошёл? Ай-ай-ай, надо же, какая досада! Вот так штука! Давай, бери ещё один, за грош отдам!
Валет на сей раз купил сразу три ключика и поспешил навстречу даме в синем платье. А я остановился и решил посмотреть, что же будет. Дама эта, едва Валет появился в поле её зрения, хорошенько размахнулась и от души стукнула его сумочкой по голове. Эх, бедняга. Хорошо ещё, что сумочка оказалась лёгкой. Попытавшись увернуться, влюблённый споткнулся и растерял почти все ключи, которые тут же растаяли в вечернем воздухе, наполненном музыкой, гулом голосов и светом гирлянд. Только один ключ остался у Валета в руках. Часы на башне ратуши пробили девять вечера. Что ж, пора домой. Я запер висящий у меня на шее лоток с несколькими оставшимися ключиками и отправился прочь с Ярмарочной площади, давясь от тихого смеха. Как же они глупы! Можно подумать, что есть где-то ключи от сердец, помогающие открыть любовь. Надо же! А я просто зарабатываю не людской глупости, неосмотрительности, лени, чрезмерной доверчивости и наивности.

Взбежав на свой этаж по широкой лестнице и стоя перед земляничного цвета дверью, вытаскивая из кармана ключ, я снова столкнулся с кудрявой соседкой с верхнего этажа. Внутри меня что-то тотчас сжалось в трусливый комок, прячущийся за рёбрами. Опять. Да так сильно, что хотелось взвыть как от зубной боли. Но оставалось молча улыбаться Жаклин и делать вид, что ничего особенного не происходит. А что происходит? А ничего. Совсем ничего. Просто прошла мимо знакомая, хорошенькая соседка с верхнего этажа. И всё. В подъезде душно - закрыты окна. Поэтому воздух такой густой, с трудом проникающий в организм, пахнущий древесной смолой, яблочным вареньем и едва уловимыми духами кудрявой соседки.
Ладно, ничего не происходит, с духотой тоже разобрались, но откуда же взялось непреодолимое желание окликнуть, позвать? Учащённое сердцебиение, опять же, от жары в помещении и только. Нет причин для волнения, Труффаторе. Ни единой. Незачем так беспокоиться.
А кудрявая "причина" тем временем выбежала на улицу и поспешила на Ярмарочную площадь, в шапито. Посмотреть на выступления дрессировщиков, жонглёров, клоунов, канатоходцев и акробатов.
Оставив чемоданчик сложенного торгового лотка у земляничного цвета двери собственной квартиры, я побрёл назад назад на площадь. Сам не знаю, зачем. Наверное, просто прогуляться. И только!
Зашёл в лавку к цветочнику. Купил цветы. Красиво. Просто так. И только!
У шатра бродячего цирка я обнаружил Жаклин. Она была поглощена тем, что ощипывала облачко сахарной ваты.
Я стоял рядом с неразговорчивым мимом и никак не решался подойти к кудрявой соседке. Чуть замешкался. Да-да. И только!
Внезапно из пёстрой толпы вынырнул Червовый Валет. Он немного постоял, переводя взгляд с меня на щиплющую сахарную вату Жаклин и обратно. Потом усмехнулся, подошёл ко мне и достал из кармана один из моих ключиков, саркастически произнеся:
- Давай, бери, за грош отдам!
Я машинально пошарил по карманам, в которых, впрочем, и так не оказалось ни гроша...

FIN.


*"Truffatore" (итал.) - "мошенник".

"Партитура"

Рассеянный вечерний солнечный свет цвета абрикоса мастерски создавал мягкие тени, отбрасывая их от каменных фигур на фасаде театра. Скульптуры людей в карнавальных масках, арлекинов, вздыбленных коней без наездников... Ветер донёс с соседней улицы запах готовящихся на жаровне вафель. Гул голосов с находящегося через дорогу блошиного рынка, казалось, заполнил воздух под завязку, как красная фасоль холщовый мешочек, купленный у щедрого торговца. 
Я обошёл здание театра с торца и приоткрыл массивную, скрипнувшую дверь. Минуя длинные коридоры, я оказался в артистическом фойе. Вокруг сновали детишки из актёрской студии; тут же была и их преподавательница - миниатюрная барышня со снежно-белыми вследствие альбинизма блестящими волосами, стянутыми сейчас в "конский хвост". Не то из-за этих волос, которые могли бы принадлежать эльфийской царице, не то из-за непосредственного характера, сочетаемого с профессионализмом, эти пока ещё крошечные театралы быстро признали в ней "свою", привязываясь, любя и уважая. Я, поздоровавшись, проскользнул мимо. 
Как костюмеру этого театра и оператору аттракциона в соседнем парке, мне разрешалось приходить в театр не только в мои рабочие дни, но и тогда, когда вздумается и ходить практически куда угодно. Даже в старое крыло, в которое вообще мало кто наведывался, кроме ремонтников, тащивших то стремянки, то банки с краской, то валики...
Но сегодня у ремонтной бригады, нанятой директором, заслуженный выходной, поэтому никто не помешает мне побродить по старому залу. Я иногда ходил в старое крыло, построенное ещё в веке эдак восемнадцатом. 
Сегодня там было темно. Свет проникал только из щелей неплотно задёрнутых портьер. Осторожно обходя ряды кресел, я не видел ничего дальше двух шагов. 
А на сцене обосновалась такая темень, что у меня не получалось разглядеть даже собственных вытянутых рук. В закулисье идти не хотелось. Иногда даже при свете там тяжело протиснуться непривычному человеку. А сейчас там стоял такой мрак, что казалось, будто закулисье вообще куда-то исчезло. 
Так я и стоял посреди сцены, воображая, что передо мной светлый, полный нарядно одетого народа, зал. И все ждут, когда начнётся лицедейство. В оркестровой яме играет музыка. И мне настолько ясно, настолько детально, вплоть до блестящих камушков в заколке у дамы, расположившейся в пятом ряду, представилась эта картина, что уши мои и впрямь уловили отголосок воображения. Какая-то одинокая скрипка, крепко, но неимоверно бережно схваченная тонкими пальцами музыканта, просочилась в реальность, вводя меня в заблуждение. 
Я открыл глаза, очнулся от грёз, но звук не пропал, наоборот, чуть изменил тональность и набрал силу. 
- Кто здесь? - чуть было не спросил я, но сдержался, решив не пугать музыканта. 
А звук постепенно очаровавшей меня мелодии всё не смолкал. Наверное, так звучит перезвон падающих, путешествующих по небосводу звёзд. Усевшись на сцену, я слушал странную одинокую симфонию. Но до чего же было интересно хоть одним глазком посмотреть на того, кто играет там, в полной темноте оркестровой ямы. Играет для тишины. В этом мне постарался помочь узкий луч, что упал на стулья и пустые нотные подставки, предназначенные для оркестрантов. 
Но этого луча было недостаточно. Я никого не мог разглядеть. А музыка продолжала играть.  
Я был покорён этим творением. Создавший его человек, это было ясно с первых аккордов, вложил в него всю душу. Но исполнялось оно с горестным надрывом омрачённой радости. Задрожала финальная нота. Ага, вот теперь-то мы узнаем, кто там играет, что за таинственный талант? 
Тихо подойдя к портьерам, я резко распахнул их; оркестровую яму и первые ряды кресел залило светом цвета абрикоса. 
- Кто здесь? - спросил я наконец. 
Оркестровая яма была пуста. Абсолютно пуста, но я - готов поклясться! - только что оттуда шёл звук этой неземной симфонии. Места для оркестрантов были в пыли и саже. И никаких следов прибывания здесь одарённого музыканта. Я огляделся по сторонам, распахнул соседние портьеры, чтобы лучше рассмотреть зал. 
Обгоревшие, опаленные огнём, почерневшие стены, сгоревшие дотла кресла, обломки, которые ещё не успели убрать ремонтники. Пыльные окна, во многих выбиты стёкла. От некогда роскошных красных портьер остались безобразные лоскуты. Сквозит. Наверное, из-за сквозняка я не почувствовал запаха гари. 
Но мои уши уловили симфонию. Не может звук появиться из ниоткуда. Если есть музыка, то есть и тот, кто её исполняет. 
Не мог, ну не мог этот "кто-то" уйти так, чтобы я ничего не заметил. Ни шагов, ни скрипа двери - ничего.
Значит, музыкант всё ещё где-то здесь.
- Эй, где Вы? Покажитесь! 
Я осмотрел оркестровую яму, зал, сцену, отважился даже заглянуть за кулисы, в суфлёрскую будку, но никого не нашёл. 
Не может быть так: есть симфония, но не видать музыканта. 
И снова зазвучала скрипка. Но уже не из оркестровой ямы, а со стороны окна, сквозь пыльное, чудом уцелевшее стекло которого пробивался свет. 
Видимо, скрипач сжалился надо мной, подсказав решение задачи загадочного звучания. 
Недалеко от окна, в паре шагов от обгоревших остатков портьер, на полу лежала пыльная скрипка. 
Музыка смолкла. А я представил себе как скрипач, автор этой чудесной музыки, что мне только что довелось услышать, задыхается в дыму, прижимая к груди самое дорогое, что было у него в тот момент, а может, и в жизни - скрипку. 
Огонь подбирается ближе, в зале уже нет зрителей, а за кулисами - актёров - все успели выбежать вон. Все, кроме него. Скрипач должен был исполнить своё соло в тот вечер, но так и не успел. Вспыхнул пожар. Горело старое крыло, горело искусство, горела двухсотлетняя история театра. Задыхался и не мог выйти несчастный скрипач, новая симфония которого принесла бы его имени мировую известность. Как обидно! Как это страшно. 

Вскоре я вышел из театра, погружённый в размышления. Как же так вышло, что скрипач, который нёс Миру своё прекрасное творение, не смог, не успел показать его людям? Есть ли вторая, запасная партитура в его квартире, в ящике письменного стола? Вряд ли. Такие произведения наверняка пишутся в одном экземпляре. 
Впереди меня по улице шли двое мальчишек. Один ел горячую вафлю и нёс на плечах футляр с гитарой, а второй держал в руках папку и скрипку. 
- Где ты это взял? - спросил мальчика товарищ с гитарой и вафлей. 
- Там, - маленький скрипач указал на здание театра - В старом крыле, где недавно пожар был. Нашёл у окошка, рядом ещё скрипка лежала. 
Мальчик, доевший вафлю, попросил сыграть. Его коллега извлёк из футляра скрипку, смычок, вручил другу папку, попросил подержать её и заиграл. 
Маленький скрипач исполнял неземную симфонию, музыку рассвета, читая её в непонятных символах, нанесённых на чуть обгорелые сбоку нотные листы. стоял и играл посреди улицы. Люди останавливались и слушали, а я ручаюсь, что увидел в окне старого театрального крыла улыбающееся лицо молодого музыканта, чью партитуру обнаружил мальчик. 
Звуки музыки наполняли воздух вокруг под завязку, как красная фасоль наполняет холщовый мешочек, купленный у щедрого торговца...

FIN.

"Возврату не подлежат"

Пластинка с песней "Крошка Шерли Бинз" закончилась как раз в тот момент, когда над дверью громко звякнул колокольчик, а я пришивала оборку и несколько пшеничных колосков к очередной дамской шляпке. В лавке, под самую крышу заполненной самыми разными головными уборами, с потоком оранжево-утренних солнечных лучей, вошёл Август. Радушно поздоровавшись, он облокотился на прилавок и заговорщическим шёпотом поведал, что в наш город прибыла с визитом Первая Леди страны. Я только пожала плечами в ответ - мне было некогда, ведь за этими шляпами нужен глаз да глаз. Стоит сделать пару лишних стежков и вся работа насмарку. Приходится переделывать заново. А ведь в это время в голове, увенчанной маленьким голубым цилиндром с еловыми шишками, из-под которого торчат светлые кудри, уже вовсю бурлит новая идея. Согласитесь, не очень хочется переделывать по новой шляпу-канотье с цветастой лентой и червовым тузом, когда воображение уже нарисовало картинку ярко-малинового слауча с лимонной лентой и тремя ягодами ежевики?
- Послушай, Джозефина, - Август слегка прищёлкнул пальцами - Ты могла бы подобрать шляпу для меня? А то в саду столько работы, а Солнце палит нещадно. Как бы тепловой удар не получить. 
Улыбнувшись, я выбралась из-за деревянного прилавка. А Август уже примерял на себя гигантских размеров мексиканское сомбреро.
- Мучачос! - воскликнул усатый садовник, повернувшись ко мне лицом. 
Но в конце концов мы подобрали ему зелёную шляпу, выглядевшую так, будто её сплели из травы. По крайней мере, у этого убора не такие огромные поля, как у сомбреро. Они не будут мешать Августу при его работе в саду. 
Едва мой покупатель вышел за порог лавки, из его нового головного убора выбрался ушастый кролик. 
Опять. Я же говорила, что за моими шляпами нужен глаз да глаз. Но Август ничуть не обиделся, наоборот, рассмеялся и усадил зверька за пазуху. 
Следующими моими посетителями стали молодые супруги, из чьих новых трилби и клоша вдруг вылетели несколько белых голубей. А появившийся после пяти часов пополудни мальчишка долго удивлялся тому, что в его кепке вдруг появилось самое настоящее печенье. 
Дело шло к вечеру, на улице начинало темнеть, когда вновь брякнула латунь колокольчика над дверью. Я отвлеклась от новой охотничьей шапки в клеточку с двумя козырьками, спереди и сзади, и, улыбнувшись, взглянула на покупательницу. Ею оказалась Первая Леди. 
Она деловито вошла в лавку, стуча каблуками по деревянному, до блеска надраенному полу, поздоровалась и пожелала мне доброго вечера. 
Первая Леди примерила бело-фиолетовую фетровую шляпу, но я отрицательно покачала головой. Не идёт Вам это, мол, не идёт. 
- А эта? - Первая леди надела на голову зелёный "котелок", усыпанный цветами. 
Лучше, но не то. 
- А так?
Высокий, расширяющийся кверху, цилиндр. Нет, миледи, он мужской. Вас могут не понять. На чепец кремового цвета даже не смотрите, Вы в нём станете похожи на кекс в гофрированной бумажной корзинке. 
В итоге подходящая шляпа, красная, в крупный белый "горох", нашлась. Она очень шла Первой Леди. Покупательница тоже осталась довольна, расплатилась и сразу же надела шляпку на голову, отказавшись от упаковки. 
Но стоило Первой Леди выйти на улицу, как из-под полей её головного убора выбежало несколько белоснежных мышек. Первая Леди поначалу возжелала разозлиться и вернуть покупку, однако бросила взгляд на вывеску, висящую над дверью в мою лавку. "Шляпный магазин "Джозефина". Шляпы, фокусы и чудеса возврату не подлежат". 
Я ведь мастер шляпной магии. За моими шляпами нужен глаз да глаз, говорю же! 

FIN.

"Вор"

Извольте. Вот вам моя исповедь, извлечённая из истрёпанного чемодана. Кажется, что она пролежала там, в темноте и пыли, месяцы, годы, но нет. Ей всего пара часов. Два часа прошло с тех пор, как я осознал, что в моей жизни изменилось всё. На корню. Корнем моей жизни была Лютиэн. Бедная сестрёнка. Как страшно. Остался только этот чемодан. И смятое одеяло. Вот моя исповедь. Извольте.

Начать с того, что я - вор. Нет, мне не так давно довелось заниматься этим делом. Всего лишь около года. До этого я, Рафаил, работал в одной из больших городских пекарен. Замешивал тесто, принимал товар, подметал пол. А Лютиэн тогда только поступила на службу в городское управление, на должность фонарщика. Она каждый вечер должна была бежать с длинной палкой, свечой и спичками к Аркам. Огромным наземным катакомбам, целиком состоящих из переплетения тёмных коридоров, и освещать их, зажигая фонари.

В Арках часто встречались бездомные, цыгане и просто бродяги. Но фонарщики появлялись до того, как жители этих жутковатых мест приходили туда на ночлег. Так, встречались один-два, не больше, но и те были пьяны до такой степени, что спали глубоким сном. Они были неопасны.

Мы с сестрой не были нищими. Даже бедными не были. О нас можно было сказать – небогатые. У меня и Лютиэн имелась крыша над головой – крошечный полуподвальчик в одном из городских особняков. Нас обоих совсем не тяготило то, что пружины кроватей громко скрипели, стоило кому-либо присесть на матрас, набитый соломой. Или то, что наша маленькая квартирка освещалась то свечами, то керосиновыми лампами, ведь газовых рожков в нашем скромном жилище не имелось.

В то время, отработав положенные мне часы в пекарне, я возвращался домой затемно, по чуть освещённым проулкам. Лютиэн же отправлялась к Аркам, освещать тёплым светом эти неприглядные катакомбы. Возвращалась сестрёнка через пару часов, сонная и уставшая, и тут же падала в кровать, ведь на рассвете предстояло вновь бежать в пристанище бродяг, чтобы погасить там фонари до следующей ночи.

Вечером того дня, когда и начались все те мои грехи, о которых я хочу рассказать, Лютиэн осталась дома, сославшись на плохое самочувствие. И я помчался к Аркам вместо неё – засветить фонари. Кажется, обосновавшиеся здесь бродяги удивились. Они привыкли видеть наведывающуюся в их царство девочку-фонарщицу в простецком длинном платье и тяжёлых башмаках, а вместо неё прошёл скупо освещать их мрачные владения мальчик-подросток в видавшем виды плаще без пуговиц.

Наутро Лютиэн как будто поправилась. Она сказала, что виной её недомоганию усталость и более ничего. Но вечером, в назначенный час, когда сестра должна была появиться в полуподвальной квартирке, я не дождался её и решил отправиться на поиски. Бродяги не трогали детей-фонарщиков, коих называли светляками, ведь у них нечего брать. Значит, что-то задержало Лютиэн в пути. Или кто-то. Я останавливал всех «светляков», встреченных по пути, и спрашивал у них, не встречали ли они мою сестру? Но они только пожимали плечами и спешили к следующим фонарям.

У входа в Арки собралось несколько бродяг и пара цыган. Все они испуганно переглядывались, присаживались, суетились, один из них припустил за знакомым доктором. Протиснувшись между бездомными, я увидел, в чём причина их беспокойства. Лютиэн. Она сидела на земле, привалившись спиной к каменной стене, дрожа и пытаясь встать. Сестра опиралась на шест, с помощью которого обычно зажигала редкие арочные фонари. Сейчас же в Арках, в прибежище бездомных, царила темнота. Подоспел доктор с соседней улицы, помог мне и Лютиэн добраться до дома, остановив последний, припозднившийся, кэб. В нашем полуподвале доктор осмотрел сестру и сказал, какие лекарства необходимо достать. Потом встал, набросил на плечи пальто и отправился домой.

Вот тогда наша с Лютиэн счастливая – да, пусть не простая, но счастливая! – жизнь рухнула.

Лютиэн, моей маленькой Лютиэн становилось то хуже, то лучше. Иногда, всё чаще, она почти не вставала с кровати неделями. Пекарь, узнав, что моя сестра больна, выгнал меня, опасаясь заразы. Что ж, его можно понять. Одно время я работал маляром, почтальоном, помощником столяра, делал свечи и глиняную посуду, чинил сломавшиеся кэбы, собирал виноград в шато, даже был контролёром в поезде. Но кто станет хорошо платить подростку? Однако позже я всё же умудрился купить сестре в подарок пусть дешёвые, простенькие, но зато нетяжёлые, удобные туфли с пряжками. Она вот так, в них, и ушла.

Когда денег стало не хватать даже на хлеб, а квартирная оплата всё время отсрочивалась, я решился взять грех на душу. Я начал воровать. Окончив работу, бежал на рынок, где располагались мелкие лавчонки, и стояли лоточники. Первая вещь, которую мне довелось украсть в своей жизни – это маленькая бутылка с молоком. Лавочник отвернулся на минуту, а молоко, что стояло на стойке прилавка, уже было надёжно упрятано мною под плащ без пуговиц. Сестре я сказал, что купил эту бутылку. А Лютиэн, улыбаясь своей болезненной улыбкой, от которой у меня сжималось сердце, говорила, какой же молодец её брат, извинялась за то, что пока не может работать, а мне приходится вкалывать за двоих. Лютиэн обещала, что скоро поправится. И я верил ей безоговорочно. И она верила мне, когда я лгал, будто купил ту или иную вещь. Лютиэн верила. Мне кое-как удалось расплатиться с хозяином особняка. В те дни, когда не удавалось купить еду, я воровал её с лотков, а потом шёл в проулок, где у меня уже стояла старая плетёная корзинка, и складывал всё туда. Например, крал я буханку хлеба – и в проулок. И опять на рынок. Воровал пару груш – и снова к корзинке. А потом шёл с такой поклажей, прикрыв её старым шарфом, домой, к сестре. Когда не хватало денег на лекарства, я воровал монеты из карманов и кошельков. Шёл в такое место, где бродит уйма народу. А где уйма народу, там и толчея. Ну кто обратит внимание я мальчика-подростка, случайно столкнувшегося в толпе с почтенным господином? С кем не бывает? Но я никогда не воровал у бедных и редко срезал кошельки целиком. Брал по нескольку купюр или монет, не глядя. Конечно, мне везло не всегда. Часто приходилось спасаться бегством от полиции, но потом я научился быть осторожнее, изучил многие закоулки и пути отхода. Мне пришлось научиться воровать. Для сестры. Денег нам с ней хватало. Лютиэн, кажется, пошла на поправку. Она иногда вставала и выходила на двор. Постояв немного, девочка медленно-медленно обходила его и возвращалась обратно.

И, казалось бы, всё у нас с Лютиэн будет хорошо, но не тут-то было.

Однажды мы узнали, что хозяин особняка отравил свою любовницу и оказался в тюрьме. А нас вот-вот должны были выселить. Особняк переходил в собственность к родственникам той погибшей дамы в качестве компенсации. Естественно, те не желали, чтобы в доме были квартиросъёмщики. Долго я умолял судей об отсрочке. Лютиэн говорить уже не могла. И ходить тоже не могла. Мне приходилось всюду носить сестрёнку на руках и не оставлять её надолго одну. Теперь я не мог весь день пропадать на работе. Я воровал. Каждый день на мою душу ложился грех. Но было ли это грехом? Что мне оставалось? Я отдал бы жизнь за сестру и продал бы душу Дьяволу.

Лекарства не помогали. Боль Лютиэн перестала утихать. Бывало,  что моя маленькая сестра беспрерывно кричала в подушку. А я не мог на это смотреть. Утешал, обнимал, звал доктора, лгал, что скоро ей будет легче, что нужно потерпеть, что я с ней, что всё хорошо. Боже. Моя жизнь стала одной большой ложью.

За день до того, как явилась свету божьему сия исповедь, Лютиэн не могла даже кричать или плакать. У неё не осталось ничего, кроме боли и меня. Тогда я поклялся, что смогу помочь ей. И в темноте, посреди ночи, отправился в аптечную лавку. Я снова украл, забравшись в помещение через разбитое окно. Украл морфий.

Когда появилась эта исповедь, Лютиэн уже не было в живых. Я остался один в ночи. Потерявший любимую сестру, вор.

Через несколько дней меня выселили. Теперь у меня не было дома. Не было сестры. Не было семьи. Кажется, не было даже сердца. Но что же тогда так болит?

Ноги сами принесли меня к Аркам. Прибежище всех тех, у кого нет дома. А есть ли прибежище для тех, чьё сердце выжгла боль утраты? Вряд ли.

Мрачные «катакомбы», едва освещённые несколькими кострами. Фонари не горят. Некому стало их зажигать. Как темно. Шаги отдаются в ушах гулким эхом. Шуршит плащ без пуговиц.

Вот и окончена моя исповедь. Я остался один в темноте. Я уже давно живу здесь, в Арках. И иногда  ночами до моих ушей доносится шорох длинного платья, скрип крохотных стеклянных дверец и едва слышное потрескивание свечного фитиля. Но здесь уже давно никто не зажигал фонарей. И всё же временами я вижу их мерцание и тонкую девичью тень на мощёных булыжником дорожках.  

"Рассветный Принц"

Автор фото:  Ryan Bater

www.ryanbater.co.uk

Я выбрался из квартиры со старой скрипучей дверью на лестничную клетку, залитую оранжевым закатным светом. Из распахнутого окна на третьем этаже, где и стоял я, проникали на лестничные пролёты окрики и весёлый гомон местных ребятишек, играющих во дворе в футбол. Я снова сунул руку в карман куртки, чтобы убедиться, что конверт с письмом на месте, а не остался по моей забывчивости на письменном столе или на комоде в прихожей.

Быстро сбежав по лестнице, едва не спотыкаясь о хитросплетения закатных лучей на выложенном плиткой полу, я вышел из дома и припустил вверх по улице, к почтовому отделению. На ходу перечитал надпись на конверте. Адресат: Альба Принс. Адрес: Париж, улица Витого Фонаря, дом 8а, квартира 15. Перечитав надписи на конверте, я усмехнулся. Можно подумать, что где-то в Мире существует подобный адрес!

Столь необычное увлечение - коллекционирование почтовых штампов разных городов и стран путём отправления писем по вымышленным адресам - появилось у меня несколько лет назад. Не обнаружившее своего адресата послание оставалось невостребованным и возвращалось со всеми почтовыми печатями к адресанту, то бишь ко мне.

На сегодняшний день в моей коллекции насчитываются уже сотни разных штампов всех цветов и форм, сотни выдуманных адресов и несуществующих людей.

Я опустил послание для Альбы Принс с улицы Витого Фонаря во Франции и отправился в обратный путь. Домой. Я возвращался назад, как и мои письма.

Через несколько недель в мою, выкрашенную красной краской, с витой ручкой, дверь громко постучал почтальон в голубой форменной куртке, кепке и с большой сумкой писем, телеграмм и мелких посылок на плече. Почтовый юноша уточнил моё имя и адрес и, получив утвердительный ответ, попросил меня поставить подпись на специальном бланке и удалился.

Сказать, что я был удивлён, едва взглянув на конверт, значит, не сказать ничего. На нём действительно красовались почтовые штампы двух стран - моей и Франции. Но в строке "адресат" значились моё имя и адрес. Отправителем же выступал тот самый Принц Рассвета - Альба Принс. Франция, Париж, улица Витого Фонаря, дом 8а, квартира 15. Как такое возможно? Совпадение. Невероятное, немыслимое, фантастическое совпадение!

Войдя в квартиру, я быстро вскрыл конверт. Штампы французской почты сейчас интересовали меня меньше всего. Каков же ответ этого Рассветного Принца?

"Здравствуйте!" - говорилось в письме - "Спасибо Вам за ваши пожелания к моему Дню рождения. Вы не представляете, как я удивилась, когда почтальон вручил мне послание от человека, который живёт за сотни тысяч километров от меня. Я не знаю, откуда Вы узнали мой адрес и имя да ещё и так точно угадали дату моего рождения. Скажите, кто Вы такой и как узнали обо мне?..". Далее Альба писала о том, что она - художница, что умеет играть на тенор-саксофоне и иногда даже играет, идя по улицам. На ходу. Просто так. К письму прилагался, в герметично защищённом от малейшего луча света конвертике, непроявленный негатив. Маленький кусочек фотоплёнки. О, как неудобно было закреплять его в пазы проявочного бачка. В полной темноте. В итоге я всё же умудрился получить приличное негативное изображение.

Несколько позже, с уже позитивного снимка, на меня смотрела белокожая, светловолосая и разноглазая Альба. Левый глаз у неё был насыщенно-зелёным, а правый - фиолетово-синим, как цветы горечавки.

Свой фотоснимок, приложенный к следующему письму, я отправил Рассветному Принцу уже в виде карточки. В путешествие до улицы Витого Фонаря отправился тот кадр, который пару недель назад сделал один из моих приятелей, сделал неожиданно, когда я, сидя на открытой террасе кафе, за массивным столом, покрытым тёмным лаком, отбрасывал длинные волосы на затылок, дабы не мешались.

Солнечные лучи так удачно осветили сцену, что создавалось ощущение, будто и бумага на столе, на листах которой я ваял очередной сценарий, и бумажный журавлик, которого сложил тот самый приятель, и я сам - всё будто светилось изнутри. А в коричнево-оранжевой толще чая, налитого в прозрачную стеклянную чашку, будто плавало маленькое солнышко.

...Так и началась моя длительная переписка с Рассветным Принцем. Однажды я спросил её: профессиональный ли она художник или же пишет картины исключительно для развлечения? В следующем письме Альба ответила, что да, профессиональный художник-иллюстратор, но основная её работа отнюдь не эта. "Я, как блины, выпекаю грампластинки", - писала Альба.

С приходом в мои будни Альбы многое поменялось. Так, например, я стал позже ложиться спать, потому что написание длинных писем требовало времени, которое я не смел отнимать у своих персонажей, блуждающих по страницам сценариев. Какие-то незримые, непонятные изменения, словно тонкой дымкой покрыли мои дни. А когда эта таинственная пелена рассеялась, то я заметил, что всё вокруг словно бы залил мягкий тёплый свет, который обычно обволакивает Мир в летних сумерках.

Ярко-красный телефон время от времени разражался громким звоном, вызванным телефонным аппаратом, стоящем на столике в прихожей в квартире №15, в восьмом "А" доме по улице Витого Фонаря. Шелестящий, чуть хриплый от природы, голос Рассветного Принца всегда замолкал в тот момент, когда мне на ум приходила какая-нибудь мысль, которую я хотел ей озвучить. Как будто она могла читать мои невысказанные тексты на расстоянии в тысячи километров. Такая странная, светлая, разноглазая Альба, постоянно перепачканная красками художница. Она неоднократно присылала мне свои наброски, фотоснимки, иногда даже полотна. Вот лотки парижского блошиного рынка, вот изображение открытой птичьей клетки, на которой сидит скворец, вот фото нескольких разноцветных котят, скачущих по тюку сена. Белый, чёрный, полосатым, рыжий и пятнистый. Вот написанная маслом панорама Парижа...

Сценарий для театра музыкальной комедии летел к концу и был дописан аккурат к июлю месяцу. Именно в этих четырёх неделях и запуталось, именно в них и вплелось новое письмо с улицы Витого Фонаря. В конверте оказалось несколько фотографий в белом паспарту. Распахнутое чердачное окно; замысловатая ручка на раме; горечавка в глиняном горшке; черепичная крыша, усики антенн; Рассветный Принц, за спиной которого, освёщённый утренним солнцем, стоял я...

"Набранный Вами номер не существует", - ответил мне сухой женский голос, когда сигнал, адресованный насыщенно-голубому, в цветных отпечатках от перемазанных красками пальцев, телефону Рассветного Принца, ушёл в никуда. Как это "не существует"? Не может быть такого! Тогда я со всех ног помчался в почтовое отделение, прямо там нацарапал короткое послание, спрятал его в конверт, приклеил марки и бросил письмо в щель почтового ящика.

Через несколько недель письмо для Альбы Принс вернулось обратно. "Не востребовано" - значилось на нём. Как же так?

...Постановка, сценарий которой написал я, вызвала бурю восторгов не только у зрителей, но и у театральных и музыкальных критиков. Но моя радость была омрачена загадкой исчезновения из моей жизни Альбы Принс. Куда она подевалась?

В тот вечер, когда я с лупой дотошно, уже в сотый раз исследовал карту Парижа, в мою красную дверь постучал почтальон и передал мне телеграмму.

"Ты замечательно выдумал меня. Спасибо. Альба Принс".

После прочтения этих строк на полоске бумаги я так и сел. "Выдумал", "...выдумал меня...". Вдруг, как по наитию, я бросился к письменному столу, вытащил из папки пачку бумаг со сценарием и принялся их перечитывать. Да. Этот маленький персонаж. Персонаж, незаметно завязывающий узелки на нити повествования. Маленькая светловолосая и белокожая девочка-художница с улицы Рассвета.

Оживший персонаж фантазии сценариста, который помогал мне в создании текстов и ремарок. Альба, шелестящая чуть-чуть хриплыми словами где-то в несуществующей квартире на несуществующей улице. Или существующей? Существующей. Кто, в конце концов, сказал, будто то, что придумано и есть лишь в чьём-то воображении, не существует на самом деле? Вдруг? Почём знать? Да никак не узнать. Только поверить.

FIN.

"Добро пожаловать в "Рай"!" (Л.Ломаева, B.Fox)

Дорога всё бежала и бежала через пустыри длинной серой лентой. Изредка то по одну, то по другую сторону дорожного полотна виднелись небольшие посёлки или одинокие усадьбы, в которых, наверное, в давние времена проживали бы графы. Я прикинула, где находится съёмочный павильон, куда мне придётся каждый день ходить из отеля. По словам таксиста, "Парадиз" находится где-то вдоль этой трассы. М-да, далековато. Что ж, ничего не поделаешь. Я не располагала большими денежными ресурсами, а в этом отеле номера сдавались на удивление дёшево. Наверное, из-за того, что отель располагался в отдалённом районе. Опять-таки, по словам таксиста. Институт отказался предоставить мне жильё на время практики в этом павильоне. Дурдом какой-то! Студент приезжает из соседнего города, а ему даже не помогают решить вопрос проживания. В деканате мне заявили, что мне следовало решить этот вопрос заранее. Впрочем, как есть, так и есть. Хорошо хоть, попался этот "Парадиз". Я туда даже не звонила - ведь номера у меня нет. Надеюсь, место для меня найдётся.

-Приехали, - объявил усатый таксист, остановив автомобиль у небольшого здания.

Трёхэтажный белый панельный дом посреди пустоши, утонувший в диких деревьях. На фасаде красными буквами незамысловатым шрифтом крупно написано "PARADISE".

-Далеко Вы забрались, - попыхивая в окно папиросой, заметил таксист - Автобусы здесь ходят нечасто. Кому охота посылать машины в такую даль?

Я заплатила таксисту и осталась наедине с немым зданием с тёмными окнами. Впрочем, на крыльце у парадного входа было заметно какое-то движение. Подойдя поближе, я встретилась лицом к лицу с невысоким, пузатым человечном в треуголке из газеты, нахлобученной на голову.

Он посмотрел на меня маленькими глазками, утонувшими в щеках:

- Добрый день. Вы бронировали номер?

-Нет, - покачала головой я.

-Что ж, у нас есть свободная комната... Правда, она свободна только на месяц.

Прибежала косматая чёрная дворняга и тотчас же принялась трепать хозяина за штанину широких брюк.

-Отлично! Я пробуду здесь только пару недель.

-Проходите, я покажу вам комнату.

Комната была маленькой - вмещала в себя только кровать, шкаф и крохотный санузел с душевой кабиной. Кроме того, все стены в комнате были оклеены старыми попсовыми плакатами годов этак восьмидесятых. Длинноволосых накаченных парней в джинсе я не узнавала, но дух времени чувствовался отлично.

-Я остаюсь.

-Прекрасно! - хозяин провёл меня обратно в холл, где, проведя быструю регистрацию, выдал мне ключ.

Других ключей на крючках за стойкой не наблюдалось. Видимо, дела у хозяев идут хорошо, и недостатка в постояльцах нет.

Разобрав наскоро вещи и приготовив заранее аппаратуру, я легла в холодную скрипучую кровать с матрасом, в который проваливалась почти полностью. Довольно неприятное, кстати, ощущение. Как будто в вязкой трясине. Того и гляди затянет. Над самой кроватью висел один из плакатов, на котором был изображён тощий человек на мотоцикле, казавшимся огромным из-за постановки камеры. Он смотрел прямо на меня, странно улыбаясь. Что-то было в его лице такого, что смешивало кокетство, горделивость, самодовольство и безумие. Интересно, сколько лет этому человеку сейчас? Цвета на снимке потускнели и кое-где виднелись белые стёршиеся полосы - плакат был довольно старым. Я вглядывалась в изображения, родом этак из 80-х. Мне стало интересно, кто все эти люди? Какую жизнь прожили? И все они смотрели на меня, а в их глазах пузырился странный коктейль из грусти и сумасшествия, совсем не вяжущийся с их модными на то время причёсками, гитарами, джинсовыми жилетами и кислотно-зелёным либо розовым фоном. Даже их улыбки напоминали скорее безумный оскал. Впрочем, мне это могло показаться в темноте.

Утро было серым и пасмурным. А свет солнца каким-то молочно-белым. Воспользовавшись тем, что сегодня ехать на съёмки не было нужды, я достала из сумки толстенную тетрадь с конспектами и принялась их перечитывать. Пройдясь по основным пунктам, я уже собралась закрывать тетрадь, как вдруг зацепилась взглядом за что-то за окном. Я подошла поближе. Снаружи во все стороны простиралась ровная пустошь, и заметила, что возле реки, на раскидистом дереве, покачиваясь, висела петля. Встряхнув головой и проморгавшись, я снова взглянула на сук, но на нём ничего не оказалось. Привидится же! Кажется, я перенервничала с этим вопросом жилья, зачётами и практикой. Я быстро спустилась вниз, на завтрак. Хозяин забежал в дом со двора, спасаясь от черной беспородной собаки. Псина же принялась скакать по двору, виляя лохматым хвостом, оглашая округу жизнерадостным лаем и пытаясь перегрызть древко оставленной во дворе тяпки.

- Доброе утро! Как вы рано поднялись! Пойдёмте, я разогрею вам завтрак.

Полненький человек пощёлкал кнопками микроволновки, та мерно загудела, потом громко звякнула.

-Как спалось? - радушно и с улыбкой осведомился хозяин гостиницы.

- Хорошо, - благодарно улыбнулась я, прожевав кусок сосиски.

Когда хозяин удалился куда-то по своим гостиничным делам, в столовой появился ещё один персонаж. Молодой человек с длинными чёрными волосами в тёмном спортивном костюме и сумкой через плечо. Виртуозно насвистывая, он удалился в подсобное помещение. Я поблагодарила пухлого человечка, встретив его на выходе, и вышла на крыльцо. В лицо мне пахнуло сыростью и холодом.

-Дождь будет, - раздалось над самым моим ухом.

-А? – я подняла голову на голос.

-Дождь, говорю, будет.

Тот самый парень с сумкой, всё также насвистывая, подошёл к одной из машин, забрался внутрь, завёл мотор и задним ходом выбрался на трассу.

Я медленно шла по пустырю, и из моей головы не шло то дерево и петля. Конечно, мне это просто привиделось. Но всё же...

 «Парадиз» утопал в дикой сероватой зелени, сверкая белым треугольником крыши и красной - простой, но врезающейся в память вывеской. Название-то какое – «Парадиз»! Это значит «Рай». Возможно, это местечко могло быть Раем для байкеров годов эдак восьмидесятых, если бы находилось где-нибудь в Америке.

А какой он вообще, Рай-то? Может, такой и есть - как маленький домик посреди заброшенных жёлтых от сухой травы полей? Да нет, "Парадиз" не похож. Ты там один, но тебе не одиноко, там царит неприятная, сырая прохлада, но ты не мёрзнешь, тебя опутывает липкая тревога, но ты не обращаешь на неё внимания.

Подбежала та самая чёрная дворняга. Забегала вокруг меня, обнюхала со всех сторон, а потом встала на задние лапы, уперевшись передними мне в пряжку ремня.

-Я люблю собак... Ну-ка, апорт!

Ещё в то время как подобранная мною с земли сухая ветка описывала широкую дугу, "бобик" уже сорвался с места и что есть сил припустил в том направлении. Во время игры мы как-то оказались у реки.

-Апорт! - весело крикнула я собаке, изо всех сил швыряя ветку куда-то в заросли. Раздался звон разбитого стекла, удивлённый возглас и нечленораздельные ругательства. Из густых зарослей появился тот самый юноша, что отъехал от отеля с час тому назад.

-Вы не пострадали? - выдавила я, сгорая от стыда, бегая глазами по рукам, голове и плечам парня, покрытым битым стеклом.

-Нет, чтоб Вас! А вот моя машина - да. Зачем Вы разбили мне боковое стекло? - напустился на меня пострадавший.

-П... Простите! Я кинула псу...

-Гринч, и ты здесь замешан?

Пёс залаял, ещё пуще завилял хвостом.

-Гринч? - невольно и не к месту хихикнула я.

-Мохнатое чудовище, - улыбнулся парень и потрепал зверя за ухом.

Пёс повалился в траву и перевернулся на спину, требуя, чтобы ему почесали живот.

-А вас как зовут?

-Александр, если Вам это так важно. Так как будете за стекло рассчитываться?

С деньгами у меня было, как я уже говорила, туго.

- Эээ... А деньгами?

Александр изогнул бровь.

-А у Вас что, есть другие средства оплаты? Так знайте, что я на это не согласен. Только наличными или чеком.

-Но я могу только подарить вам фото или видео сессию...

-А умеете? - с сомнением и насмешкой протянул Александр - Сейчас-то вас таких много развелось, а большая часть и камеру-то держать не умеет как следует. Вы не из таких?

-А вы посмотрите! Удовлетворю ваш вкус - простите мне стекло.

Я даже немного обиделась на него за такое недоверие.

-Вас, может, подвезти куда? - неожиданно смягчился мой собеседник.

-Нет, мне сегодня никуда не надо... Кстати, меня зовут Наташей.

Александр запустил куда-то деревяшку, которой я только что разнесла вдребезги стекло его машины. Гринч помчался за ней, остановился на середине моста и вернулся обратно.

-Молодец, - похвалил пса юноша, забирая у него палку.

-Вы здесь надолго?

-Я здесь живу.

Мой новоявленный знакомый кивнул куда-то в ту сторону, где располагался отель.

-Вы - сын хозяина?

-Он самый, - кивнул Александр и тут же закричал- Гринч, фу! Нельзя! Кыш! Фу! Брось!

Пёс, сунув морду в дупло росшего поблизости дерева, что-то там выискивал.

-Что ты там нашёл? - я запустила руку в зияющую дыру, похожую на открытую пасть дерева.

Александр бесцеремонно отволок меня от ствола.

-Чего? - не понимающе помотала я головой.

Юноша дал псу знак следовать за ним. Мы отошли к машине.

-Понимаете ли, - парень вежливо распахнул передо мной дверь переднего сиденья. На заднее запрыгнул пёс и вольготно расположился там - Тут такое дело...да присаживайтесь, присаживайтесь.

-Какое? - я села в салон, забыв спросить, куда мы едем.

-Тут такая занятная история произошла... - Александр повернул ключ зажигания, машина тронулась с места и покатила по трассе.

-Слушаю.

-В этом дупле несколько лет назад, - машина поехала быстрее - Были обнаружены орудия жестокого убийства. - ещё быстрее - Началось следствие, приезжала полиция, эксперты. Отца тогда допрашивали, потом меня...а убийцу так и не нашли.

У меня ком подкатил к горлу. Александр и его отец очень милы. Но вдруг они и правда..?

Через четверть часа Алекс остановил автомобиль у видавшего виды старого складского помещения.

-Говорят, - он распахнул передо мной дверь - Что убийца отвёз свою - эх! - несчастную жертву куда-то в безлюдное местечко у реки. Там убил. Не буду говорить, как и что было перед этим, а то Вы не заснёте. И сбросил то, что осталось в реку.

"Чёрт... Где мы? Куда он меня высадил? - кровь застучала у меня в висках.

-Да Вы не бойтесь меня, - юноша слегка встряхнул меня за плечо.

Я вздрогнула. Наверное, была похожа на маленькую девочку, услышавшую страшную историю.

-Ещё говорят, - Александр, подталкивая меня в спину, вошёл в помещение через боковую дверь - Что тот человек был просто-таки помешанным на красном цвете.

-Куда вы меня ведёте? - пропищала я неожиданно для себя высоким голосом, какой бывает у щенков или птенцов.

-Да лопата мне нужна.

Зажглась тусклая лампа под потолком, озарив помещение желтоватым светом. Я настороженно прижалась к стене, пока Саша искал свою лопату.

-Фил! Эй, Фил, ты здесь? Нет, не здесь. Ну, он не обидится, если я одолжу у него инструмент.

Чтобы длинные волосы не мешались, Александр перехватил их на затылке красной резинкой. Футболка под курткой, кстати, тоже была красной.

-Идём. С другой стороны выйдем.

Я послушно прошла за Александром, стараясь поменьше глядеть ему в глаза. Его взгляд был почти такой же, как у тех парней с плакатов. Мы вышли на заднем дворе.

-Что, перебоялись уже? - насмешливо спросил Александр.

-Вы умеете напугать.

Он в недоумении посмотрел на меня.

-Напугать?

Я поняла, что сказала это зря и просто молча уставилась на сына приветливого пухлого хозяина.

-Я Вас не пугал, - оскалился тот.

От вида этих полубезумных, полугорделивых глаз и белых зубов мне захотелось оказаться так далеко, как только можно, но ноги отказались меня слушаться.

-Знаете что, дорогая моя, - Александр пожил лопату на плечо, а другой рукой вдруг приобнял меня - Вы приехали в незнакомое место, к людям, которых Вы не знаете. Вы не знаете меня, но в машину мою Вы сели. Вас что, в детстве не учили, что нельзя садиться в машины к незнакомым дядям?

-Какой же вы дядя, - попыталась парировать я.

Сын хозяина отеля тихо рассмеялся, опустив голову, отчего длинные чёрные волосы полностью скрыли его лицо.

-А Вы не смотрите, что мы с Вами, кажется, одногодки. Вы не всполошились, пока мы ехали в неизвестном Вам направлении, Вы не пытались сбежать из амбара. Вы просто без вопросов пошли за мной.

И правда. Только тут я поняла, что я - наивная идиотка, задурить голову которой мог бы при желании любой.  

- А зачем же вы меня повели?

-А Вы не догадались ещё?

Я смотрела ему в глаза, не в силах издать даже слабый писк.

-О, кстати, заметили, что Вы даже сейчас не пытаетесь сбежать?

-Я не могу, - выдавился из меня тот же противный голосишко.

-А как же Вы дойдёте до машины? - удивился Алекс.

"Раз предлагает дойти до машины, значит, не убьёт", - подумала я, выдохнула и пробубнила:

-Донесёшь.

Он, наверное, увидел, как меня колотит. Я немного успокоилась, и всё же меня пугал его оскал и этот странный задор в глазах.

Раздался звучный возглас "Алекс!", и с крыши по приставной лестнице спустился Фил с молотком в руке.

-Как тебе не стыдно? Опять девочек пугаешь?

Фил поначалу принялся стыдить Александра, а потом отложил молоток и, пытливо посмотрев на парня, осведомился, ВСЁ ли он мне рассказал. Тот отрицательно покачал головой.

-Хорошо, - кивнул Фил и снова полез чинить крышу.

Я взяла руку Саши и прижала её к себе, словно ребёнок игрушку.

-Я просто пошутил! - он вдруг принялся отчаянно извиняться.

-Нет, Саша... Ты же правда для моего блага... - я неожиданно перешла на "ты".

Тот промолчал, прекрасно понимая, что перегнул палку и что бедная напуганная студентка приняла его за того самого маньяка.

Он отвёл меня в машину, поглаживая по плечам и спине.

..Саша вёз меня обратно в отель. Так вот ты какой, «Парадиз». А я ещё думала, что ты похож на Рай.

-А много у вас постояльцев?

-Десятка полтора сейчас. Вот и приехали.

Машина остановилась у двери гаража, примыкающего к зданию отеля.

-А ты сейчас куда?

-Кустики пересадить надо. Гринч, за мной, - Саша выбрался из машины, обошёл её и раскрыл дверь с моей стороны.

-Вам помочь? У меня лёгкая рука, всё быстро приживётся.

-Спасибо, - улыбнулся Саша и побрёл за угол, в сад.

Я и правда обладаю опредлённым талантом к садоводству. Исключение в последнее время составил только тимьян - росточки взошли, но тут же погибли.

Мы с Сашей провозились до самого вечера.

В сумерках «Парадиз» ещё больше походил на видение. Этот дом смотрелся на пустыре, как аппендикс - словно его вырезали из книжной картинки и приклеили на фотографию пейзажа. Наверное, в книге, из которой его вырезали, Парадиз был очень счастливым местом, но именно это делало его немного жутковатым. Это как в страшном сне услышать весёлую тихую музыку.     

Саша, перепачканный землёй и укушенный кротом, удалился в душ, а я зашла к себе в номер и отыскала в сумке пакетики с растворимым шоколадом. Вот приму душ и угощу Сашу.            

Моя душевая представляла из себя крошечную комнату с кабиной, раковиной и «белым другом». На полках стояли всевозможные бутылки и флакончики, уже, однако, порядочно старые. Как будто кто-то сумел раздобыть иностранные духи и прочую галантерею лет тридцать назад, выставил сюда и позабыл. Даже истёртый кусочек мыла на раковине покрылся сухим налётом. Недовольно поморщившись, я вернулась в комнату, порылась в сумке и извлекла оттуда свои душевые принадлежности.

Наскоро помывшись, я поспешила разболтать шоколад в графине.

-Неужели ты действительно собираешься это пить? – послышался позади саркастичный голос.

Вздрогнув от неожиданности, я обернулась на звук.

-А?! Ой, это ты... Вообще-то, хотела и тебя угостить.             

Алекс фыркнул, вышел из номера, но вскоре вернулся с небольшим блестящим кувшином и парой кружек.

-Если ты всю жизнь пила то, что держишь сейчас в руках, то ты и понятия не имеешь о том, что такое "горячий шоколад", - авторитетно заявил он.

-Что вы говорите, господин эксперт?

-Да, я эксперт, - осклабился Алекс.   

-То-то зубы такие белые.

-Они белые от того, что я постоянно улыбаюсь, - пошутил Алекс.

-Гуинплен, - хихикнула я, припомнив небезызвестного персонажа из романа Виктора Гюго.

Мой собеседник вдруг помрачнел.   

-Что такое?

Он повернулся ко мне спиной и приподнял край рубашки.

-Шрам? От чего это?

-Да их тут не один десяток, - мрачно хохотнул Алекс, но продолжать разговор отказался.

Лучше и не развивать эту тему. Мало ли.      

-Ой, а он и должен быть таким густым? - спросила я, наливая шоколад в кружку.

-Конечно, - снова заулыбался Алекс - Пить не очень удобно, но зато он настоящий.

Я отпила чуть-чуть, и поморщилась:

- Горчит, как цедра апельсина.

Алекс встал, подошёл к моему магнитофону, и, ознакомившись с содержанием кассеты, поставил её. Снова "Отель Калифорния".

- «Здесь мы просто узники,

И это дело наших собственных рук», - подпел юноша.

- "Это может быть Рай или Ад", - подхватила я.

Действительно, прямо про Парадиз.

Мой новый знакомец подошёл к окну, чтобы посмотреть, забрался ли Гринч в конуру на ночь.

- Спасибо за шоколад.

-Не за что, - пожал плечами мой собеседник.

-Алекс, а ты на кого учишься? Или просто продолжишь вести Парадиз?

-Нет, - легкомысленно отмахнулся он - Этот домишко с горстью кос...гостей, прошу прощения, меня вполне устраивает.      

Надо сказать, что на сквозняк, блуждающий по комнате, Алекс не обращал никакого внимания, только поднял ворот повыше.

- И ты больше не хотел ничего?

-Здесь хорошо. Тихо так, спокойно...

-...Только маньяки девушек мучают и убивают, - закончила я.

Саша покачал головой.

-Не только. Во-о-он там, дальше по шоссе - видишь? - насмерть разбилось несколько байкеров. А на дереве...

-Что на дереве? - резко перебила я, услышав о дереве и припомнив недавнее видение в виде болтающейся петли.

-...белки живут.

-О, Господи, какой кошмар! - притворно схватилась я за сердце, - А если серьёзно?

- Странная там история, я сам толком не понял ничего.

Алекс уселся на кровать, скрестил ноги по-турецки и продолжил:

-...Я тогда ещё маленький был. И у меня была подружка. Но она время от времени проделывала странную вещь - брала свою куклу, выходила во двор, к дереву, доставала из кармана верёвку, вязала петлю - уж не знаю, где ребёнок мог этому научиться! - и играла в повешение, зачитывая приговор кукле. Странно, правда?

 Я с трудом проглотила шоколад:

- И правда, как минимум, странно.

-А потом они уехали, и я никогда больше о ней ничего не слышал.

- Как её звали?

Алекс надолго задумался, обводил взглядом комнату, мычал и чесал затылок.

-Сейчас вспомню...вот крутится...А! Вспомнил! Девочку звали Нана, а куклу... - он поперхнулся.

-Ты даже имя куклы помнишь?

-Тебя увидел - вспомнил.

- ...Наташей?

Собеседник закивал. Кажется, он уже успел пожалеть о том, что сообщил мне такую жутковатую подробность тайных игр своей давней маленькой подруги.

-Что ж... Дети часто бывают жестокими. Хорошо ещё, что это была кукла.

-А я, когда был подростком, всё мотоциклами баловался, - парень ностальгически вздохнул - Помню, как купил старый, подержанный мотоцикл, а потом всё в гараже копался, переделывая, перекраивая...такая хорошая машина получилась.

...У меня вместо него были лошади. Лет с семи ездила верхом... До четырнадцати.

-Тебе на учёбу завтра?

- Да, в съёмочный павильон. Это недалеко от отеля "Парус".

Саша прошёл по комнате и, прихватив пустую уже посуду, вышел, бросив напоследок:

-Утром довезу. Заодно и познакомишься с моим "железным конём". А теперь - спать. Зови, если что.

Когда дверь за ним закрылась, я, не переодеваясь из свободных джинс и серо-зелёного свитера в пижаму, забралась под холодное одеяло и провалилась в рыхлый матрац. Ночь была промозглой, и я слышала, как свистит, словно выражая свой гнев на всё живое, ветер. Если бы Саша не напоил меня шоколадом, он бы, наверное, утром нашёл в моём номере сосульку вместо меня.

По коридору то и дело кто-то ходил, крался и бегал и скрипел половицами. Странно. Ведь уже довольно поздно.

-Панк не умрёт! - заорал басовитый мужской баритон.

Отлично. Я живу рядом с панками. Запах пивных ирокезов почти наяву ударил мне в ноздри.

Невольно вспомнилось и моё неформальное прошлое. Всё эти цветастые пряди в от природы рыжих волосах, цепи на специально порванных джинсах, проколотые в трёх местах левое ухо, одна серьга в правом. Репетиции юношеских рок-групп в гаражах. Концерты. Воздыхания по известным музыкантам…Как всё-таки хорошо, что я теперь не такая. Наверное…

Спалось мне, признаться, не очень хорошо. То и дело в ночных видениях возникали огненные всполохи, порванные гитарные струны и блестящие протекторы мотоциклетных колёс. Потом привиделась та самая петля на дереве и кудряшки, обрамляющие кукольное лицо.

Детский голос зачитывал кукле приговор, называя её по имени, и мне казалось, что жестокий тоненький голосок обвиняет меня. В чём - голосок не говорил.

Тут же, рядом, слышался столь же тонкий, детский голос моего давешнего знакомца.

- Зачем ты это делаешь, зачем мучаешь? - тянул он.

-...Виновен! - провозгласил девичий голос.

После этого на верёвке беспомощно повисло маленькое кудрявое существо в белом платьице.

Оглушительный звонок телефона внутренней связи заставил меня прямо-таки подлететь над кроватью. Сон как рукой сняло. Было раннее утро, часов пять. Кто мог мне позвонить?

 - Алло?

-Вставай! - из трубки послышался бодрый голос Алекса.

Я расхохоталась и, приведя себя в порядок, вышла из номера, тут же натолкнувшись на Сашу.

-Иди ешь и поедем, - заявил он, подтолкнув меня к лестнице.

Хозяин отеля, видимо, ещё спал, о чём красноречиво свидетельствовал громоподобный храп, доносившийся из-за двери его комнаты.

-А ты позавтракал?

Саша торопливо отмахнулся.

-Да-да. Ты ешь, а я пока схожу, смахну пыль с "коня".

-А не рано? Время пять, а мне к восьми.

-Так пока доедем!

-Спасибо тебе, - я потрепала свой «будильник» по чёрным волосам и отправила в микроволновку тарелку с завтраком.

Вскоре снаружи затарахтел мотор и залаял Гринч.

Я схватила сумку и вышла во двор.

- Это и есть ваш боевой першерон, сэр рыцарь? (першерон - рыцарская порода коней)

-Он самый! - с гордостью ответствовал Алекс, похлопывая свой "Стелс" по сиденью.

Я аккуратно перенесла ногу через седло и обхватила Сашу за талию.         

-Надень шлем. И держись.

-А ты? У тебя есть шлем для себя?

-Конечно! - водитель даже слегка обиделся оттого, что его заподозрили в подобном легкомыслии.

Я послушно нацепила каску и покрепче обхватила "рыцаря".

-Держишься? - спросил он, медленно выезжая со двора.

-Держусь.

-Замечательно, тогда по газам!

"Четырёхсотый" начал стремительно набирать скорость на пустынной дороге, подсвеченной сверху редкими фонарями.

-Так быстро... И не мучительно, - внезапно для самой себя обронила я.

-Что? - переспросил Саша, без труда вписавшись в поворот.

-Я раньше верхом ездила. Очень лошадей любила. В четырнадцать лет пришлось уйти, потому что... Покопалась в анатомии и физиологии. Никто не знает, но это очень мучительно для лошадей. Даже когда им просто "кладут" на хрупкую спину человеческий вес, им больно. Что говорить об ощущениях, когда наездник двигается, приземляется на позвоночник. И никто не знает об этом, потому что лошади инстинктивно скрывают боль, чтобы на них не положили глаз хищники.

-Вот поэтому я и выбрал мотоцикл. Но он куда опаснее. Разбиться на нём, как чихнуть.

-Знал бы ты, какая во мне была битва. Мне было безумно стыдно за всю причинённую боль любимым существам. С другой стороны, верховая езда была всей моей жизнью и всеми мечтами. Теперь я - кинооператор. Тоже, конечно, здорово, но меня до сих пор гложет стыд за проявленную слабость.

-Погоди, не отвлекай меня, - предупредил Саша - Здесь сложный поворот. Во-от так, - за поворотом же простиралась ровная, как кинолента, дорога - Вон там, видишь? Плиты. Эти бедняги, что лежат под ними, разбились тут насмерть.

Промелькнул ряд одинаковых каменных надгробий. Подле некоторых лежали пластмассовые венки, у других на холмиках были посажены живые цветы.

-Не позавидуешь. Наверное, очень страшная смерть.

-Все до единого погибли сразу. Может, они и не успели понять, в чём дело.

-Саша, обратилась я, перекрикивая шум мотора, внезапно вспомнив о том, как впервые открыла конный анатомический атлас и узнала, что чувствует лошадь, - Я ужасный человек?

-Не-е, вряд ли.

-От мечты отступаться было стыдно, но ведь... Моя мечта не стоит чьей-то боли, правда?

-Приехали!

- Спасибо тебе, - сказала я, спешиваясь - Ты сегодня занят? Не желаешь посмотреть, как снимают картину "Ихтиандр"? Новая экранизация "Человека-амфибии".

Саша отрицательно покачал головой и сослался на неотложные дела, но пообещал заехать за мной, чтобы отвезти обратно в отель.

-Замучаешься ездить!

Ответил он мне какой-то странной, кривой и несуразной фразой.

-Отмучился уже! Привык.

И скрылся в отдалении.

Что ж, я пошла к белому обшарпанному зданию. У входа меня встретил режиссёр и быстро повёл к месту работы, попутно объясняя все тонкости данной картины.

Внутри уже вовсю сновали практиканты, актёры, гримёры, костюмеры, осветители и специалисты по спецэффектам.

На стуле у двери сидел парень в блестящем костюме, и гримёрщица вертелась вокруг него с кистью. Сия особа с пучком разнокалиберных кистей и коробкой с гримом представляла собой невероятный сгусток энергии, несмотря на ранний час.

- Игорь, посмотрите наверх, пожалуйста, - она щёлкала пальцами в воздухе, обращая внимание актёра куда надо, чтобы была выгодно повёрнута голова.

-Наталья! Где Вы там? Идите на рабочее место, сейчас начнём.

Я включила камеру и следующие несколько часов снимала, как Ихтиандр возвращается из моря в дом своего отца - доктора Сальватора, простит разрешения на ночь остаться в море, и как доктор отчитывает его за долгое пребывание в воде - "Это может повредить твои лёгкие!".

-Сворачиваемся! - зычно гаркнул режиссёр, когда часы показывали ровно половину шестого вечера.

Я вышла из здания. Закат был оранжево-алым. Кстати, почему листья почти на всех деревьях сухие и местами опали? Засухи нет, дожди льют часто. Не прижились, что ли?

Саша пообещал приехать ровно к половине шестого, но его пока нигде не наблюдалось. Решив, что следует подождать, я уселась на скамью возле павильона.

Так прошёл час, а рёв мотора "Стелса" всё не оглашал округу. Дорога была почти пустынна.

А может, с ним что случилось? Моё воображение услужливо нарисовало мне тот самый опасный поворот, плиты, а за ними и разбитый "Четырёхсотый".

Поблизости стоял старый, с облупившейся синей краской таксофон. Выудив из внутреннего кармана куртки карточку и сунув её в щель на корпусе телефонного аппарата, я набрала номер отеля, который предусмотрительно узнала у хозяина вчера вечером.

- Отель Парадиз, - прозвучал в трубке мужской голос.

-Добрый вечер! Вас беспокоит Наталья, ваша постоялица из номера N. Скажите, Вы не могли бы вызвать такси к съёмочному павильону, что прямо за "Парусом"?

-Зачем? Я сам съезжу за вами на машине.

-Если Вас не затруднит.

-Ждите, - бодро ответствовали на том конце провода. Телефонная трубка мерно загудела.

Я решила пока не спрашивать о Саше. Мало ли, может, тот просто где-то задержался? Спустило колесо? Бензин кончился? Или появились сверхважные дела? Мало ли. Зачем зря волновать его отца?

Хозяин приехал довольно быстро:

- Ну, как рабочий день?

-Загоняли как не знаю, кого, - пожаловалась я, усаживаясь на переднее сиденье -Спасибо, что заехали.

-Да всегда пожалуйста, - хохотнул хозяин - Меня, кстати, Алексеем зовут.

- Хорошее имя, вам очень подходит.

Мимо, по соседней полосе, на большой скорости пронёсся знакомый мотоцикл.

Я присмотрелась поближе:

-Саша?

-Что Вы сказали? - переспросил водитель, почёсывая ухо пальцем.

-Да мимо мотоцикл проехал, на нем паренёк... Похож на моего друга.

Алексей заметил, что, видимо, я очень коммуникабельна, раз сумела расшевелить на дружеские отношения кого-то из местных.

Вскоре автомобиль остановился на небольшой парковке у отеля.

-Я слышала, что несколько молодых людей погибло у вас на трассе.

Он подтвердил, что да, мол, погибло несколько лет назад.

-Некоторых даже опознать не смогли.

-Наташа! - Саша позвал меня с заднего двора - Наташа, ты здесь? Наташа!

-Ой, меня зовут! Спасибо вам! - я опрометью бросилась туда. Саша, наверное, доехал до павильона, но не нашёл там меня.

Алексей копошился в картотеке под стойкой и вряд ли услышал.

-Саша! Прости меня, я ждала около часа, и позвонила твоему отцу. Наверное, ты искал меня? Я уже испугалась, что с тобой что-то случилось.

-Слава Богу, нашлась, - выдохнул байкер, загоняя "Стелс" в гараж - Знаешь, как я перепугался, когда не нашёл тебя там? Хорошо, что тебя мой отец забрал, а не кто-то другой. Но и ты меня прости, я опоздал. Там, на шоссе, произошла авария. "Скорая", полиция, дорожная охрана, все дела.

-У тебя-то всё хорошо?

Саша только потрогал ссаженный бок и уверил, что с ним-то всё в порядке.

-А вот те бедолаги...ой-й...начисто. Все. Разом.

-Ну-ка, пошли ко мне.

Пока я тащила Сашу к себе, он до последнего отбрыкивался и убеждал меня, что в состоянии позаботиться о себе.

-Сядь и покажи бок! - я постаралась говорить почти строго, доставая аптечку.

Вздохнув и покорившись неизбежному, Саша стащил с себя косуху и задрал футболку, обнажая изрядно пострадавший левый бок.

Я смочила ватку перекисью водорода и промокнула загрязнившуюся ссадину:

-Потерпи, будет немного больно.

-Да ничуть не больно, - поморщился "пациент", дотягиваясь до кнопки магнитофона.

"...А те голоса всё продолжали слышаться издалека.

Они разбудили меня посреди ночи

И я услышал, как они говорили…

Добро пожаловать в отель «Калифорния»...".

Обработав ссадину йодом, я аккуратно перевязала его бока, чтобы не занести грязь.

-Слушай, а ты не хочешь поездить ночью, а? - вдруг спросил Саша.

Я с сомнением взглянула на него. Ночью, на мотоцикле…

-Ну... Давай! А ты в темноте справишься с байком?

-Да я с ним с закрытыми глазами справлюсь! - засмеялся Саша.

Только вот смех этот был каким-то горьким и будто бы отчаянным.

-Ты какой-то грустный.

-Эх, да просто вырваться хочется, понимаешь?

Саша со вздохом откинулся на подушку и подложил согнутую в локте руку под голову.

-Вырваться? Откуда?

-...В седло и по шоссе. Вот она - свобода, Наташа, вот она!

Он резко встал, обошёл меня вокруг, сопровождая свою реплику широким жестом, указывая на приоткрытое окно.

-Ну, честно говоря, мне этого больше не понять. Когда я ездила верхом - чувствовала это, но потом, когда узнала, чего это стоит... Теперь моя свобода - в моей камере. Она - как крошечное оконце в другой мир, такой маленький портал, что я не могу в него пройти, но могу заглянуть в другие миры.

-Вот и поглядишь на свободу моими глазами. А потом я, если позволишь, твоими. Всегда было интересно, как работают эти штуки. Матрица, плёнка, линзы…

Саша на минуту отлучился к себе в комнату и принёс оттуда ещё одну куртку, похожую на его, только меньшего размера.

-Извини, она далеко не новая, да и дорожной пыли наглоталась, но носить ещё можно вполне. Одевайся. Поехали.

-Спасибо, - я быстро влезла в куртку и направилась за Алексом во двор.

На улице было довольно холодно. В этом вечернем холоде, завихряясь звуковым потоком, терялась уже почти выученная наизусть песня.

"...Последнее, что я помню,

Это как я побежал к выходу.

Мне нужно было найти обратный путь,

Чтобы пройти туда, откуда я пришёл...".

Она едва слышно доносилась из маленького радиоприёмника, что висел на стене гаража.

Саша рассмеялся, поднажав на газ. "Четырёхсотый" прямо-таки полетел. Я счастливо улыбалась, как не улыбалась давно. Остановив мотоцикл посреди пустоши, Саша повернулся ко мне и спросил:

-Ну? Как?

-Вот это да! Я давно не чувствовала себя такой... Счастливой.

Налетел ветер. Зашумели травы в поле. Этот шорох был похож на отдалённый шум волн, разбивающихся о берег.

-Знаешь, Саша, у меня нет друзей, кроме тебя...

Байкер фыркнул.

-Ты меня знаешь всего ничего. Ничего - это же очень мало. Да и ты меня толком не знаешь. И уже никогда не узнаешь, потому что я сам себя не знаю.

-Себя узнать вообще трудно. И так уж ли мало я знаю о тебе?

Припомнив мою глупую и перепуганную физиономию, которая послужила результатом его глупого давешнего розыгрыша, Саша прыснул со смеху. Но через несколько секунд вдруг посерьёзнел, повернулся лицом к полю и глубоко вдохнул.

-Ты не знаешь главного. Впрочем, пора ехать дальше.

-Главного? Это чего же?

-Скорость унесла меня.

-Это я вижу.

Саша заулыбался, кажется, с облегчением.

-Поехали. Есть тут одно классное место.

-Ну давай. Главное о тебе я знаю. Ты любишь свободу и скорость, свой мотоцикл, ты хороший и заботливый друг. И язва ещё какая, - я хихикнула, припомнив, как он разбудил меня в пять часов, - К тому же, эксперт в горячем шоколаде. Это и есть главное. Ну, не возраст, вес и местожительство ведь?

-Я, кстати, старше тебя, - Саша снова взгромоздился на мотоцикл, а потом вдруг смерил меня изучающим взглядом.

-Порулить не хочешь?

-Нет, что ты! Я же не умею. И потом, боюсь.

-Брось! Дорога пустая, да и поедем мы потихоньку. Садись.

-Нет уж, лучше ты!

Байкер снова хихикнул, но уселся за руль. Через четверть часа «Стелс» затормозил у небольшого строения, над дверью которого красовалась большая неоновая вывеска «Красное яблоко». Она была такой старой, что постоянно рябела.

-Ты ешь после шести?

-Да, а что?

-Пошли, перехватим что-нибудь да поедем назад.

Саша снял с меня шлем, с трудом подавил смех при виде моей "причёски", но тут же нашёлся - взлохматил мне волосы на затылке пуще прежнего, а голову прикрыл красной банданой.

-Теперь ты как будто явилась из восьмидесятых, как он, - Саша кивнул на мотоцикл.

Мы зашли в кафе, оклеенное плакатами, подобными тем, что в отеле. Так же на стенах красовались разнообразные карты, фотоснимки, старые автомобильные номера, а на двери, ведущей в служебные помещения, красовался ярко красный дорожный знак с белой надписью «Stop!». Я взяла в руки лежащее на столе меню, и мы с Алексом сели за стол. В ответ на мой вопрос «Ты что будешь?», Саша ответил, пожав плечами, «На твой выбор».

-Кудряшка Сью! - байкер подозвал одну из официанток - Как обычно, только два раза.

-Кудряшка Сью? - хихикнула я, вспомнив старый фильм.

Саша шёпотом поведал, что тут есть даже местный Майкл Джексон. Чудак чудаком, но крайне забавный парень.

-Майкл? - оживилась я, - Всегда его обожала.

-Лёгок на помине, Лунный Странник, - усмехнулся Саша и помахал кому-то рукой.

Худой бледный парень с чёрной шевелюрой и в блестящей перчатке на одной руке скрылся в служебном помещении.

Вскоре официантка принесла нам два фруктовых коктейля. Я пила медленно - мне не давали покоя слова Саши. "Ты не знаешь главного". Кто знает, что он имел в виду под этими словами? Он вообще часто роняет такое.

- Саш, как твой бок?

Байкер заявил, что всё в порядке.

-Приедем в «Парадиз» - ещё раз тебя осмотрю.

С улицы донёсся рёв и треск моторов, а в помещении появились внушительного вида мужчины в кожаных и джинсовых куртках, в банданах или шлемах, опоясанные тяжёлыми ремнями и бряцающие цепями.

-Здесь нам делать больше нечего, - заявил Саша, встал из-за стола и, взяв меня за локоть, вышел через чёрный ход.

Я послушалась и мы отправились в поле, искать оставленный "Стелс".

На заднем дворе "Красного Яблока" было темно, хоть глаз выколи, однако, Саша, кажется, ориентировался без особого труда. Я крепко держала его руку, боясь потерять – что, если потеряюсь тут ночью?      

"Четырёхсотый" обнаружился довольно быстро. Еле подсвечиваемый красным неоном вывески с названием ночного бара, он казался каким-то инородным и призрачным.

Когда мы ехали обратно, я сказала Алексу:

- Знаешь, со мной давно такого не было.

-Давно не шаталась по ночам с полузнакомым парнем? - засмеялся тот, усаживаясь в седло.

-Не совсем. Я всегда была довольно одиноким человеком. Уже очень давно я не могла ни с кем разговаривать по душам, некого было обнять, уж тем более - выпить коктейль в кафе.

-К чертям всё это! - пришпорив своего "железного коня", отозвался Саша и нажал на газ - Что было, то прошло!

-Кому как, - отозвалась я - Вот мне этого очень не хватало в последние годы.

Однако водитель меня уже не слышал.

Когда мы подъехали, я, как и обещала, повела его наверх.

 - Пошли, надо сменить тебе повязку.

-Ты не думаешь, что у моего отца могут возникнуть мысли не той направленности из-за того, что я так часто захожу к тебе в гости? - хихикнул "пациент".

-А хотя бы они и возникнут, что с того-то?

Я усадила Алекса на постель и подняла его футболку.

-Наташа, это же просто ссадина. У меня бывали вещи и похуже.

Я разрезала бинт. Ссадина во весь бок подсохла и покрылась корочкой.

- Ты весь бок себе содрал. А если бы попала грязь? У тебя могло бы случиться заражение крови и нагноение, - сказала я, открывая бело-голубой тюбик "Сентомецина".

Парень только вздохнул, сообразив, что спор не имеет смысла.

У Саши на теле было, как я уже говорила, множество шрамов. Пока я втирала мазь в его больной бок, у меня была возможность их рассмотреть. Хаотичные надрезы, находящие один на другой. Не похоже, чтобы это были операционные швы или случайная травма - создавалось впечатление, будто кто-то специально полосовал бедного парня ножом. Но если бы это было так, он бы умер. Вдоль живота шла широкая полоска шрама, похожая на дорожную колею. Я снова принялась забинтовывать поражённое место, чтобы мазь не стёрлась и не испачкала одежду.

-Да что ты меня так рассматриваешь?

- Прости, - выдохнула я, заканчивая неплотную повязку.

Видимо, Саша догадался, что я рассматривала его жуткого вида "роспись".

Однако, не подумав, я ляпнула:

- Как же ты так? Будто тебя кто от руки ножом исполосовал.

Опустив футболку, он осведомился, знаю ли я, что такое "суд Линча"?

-Нет, - я устыдилась своей безграмотности и лишнего вопроса.

Суд Линча или попросту линчевание - это смертная казнь, к которой приговаривался человек, совершивший какое-то преступление. Без суда и следствия. Самосуд обычно устраивался уличной толпой, а преступника либо вздёргивали, либо заживо резали на мелкие куски, либо убивали другим способом. Так пояснил Саша.

-...Тогда случилось нечто подобное. Мою вину никто не пытался доказать, да и доказывать было нечего. Я ведь не убивал её...я думал, что её ещё можно спасти. Вынес из дома, а тут те люди...

Мне сделалось жутко. Саша нашёл, по-видимому, ту самую Элли, понёс её к людям, чтобы ей оказали помощь, но толпа набросилась на него. А правду ли он говорит? Что, если его и правда так варварски наказали за что-то совершённое? Я смотрела на него большими от ужаса глазами.

-...Я остался жив только благодаря вовремя подоспевшим полицейским, которые сумели разогнать толпу. Попал в реанимацию. Потом был суд, меня признали невиновным. Да я и был невиновен. Убийцу не нашли. Но мне ещё очень долго приходилось сносить косые взгляды.

Я не нашлась, что ответить. Ну, просто не представляла, что мне надо было сказать в этот момент, а просто прижала Александра к себе и запустила пальцы в его волосы.

Он же зажмурился, отгоняя от себя картинки из прошлого. Я долго не отпускала его от себя. Он положил голову мне на плечо, словно ребёнок.

Наконец, я спросила его:

-Ты говорил, что живёшь в комнате через стену?

-В ней самой.

-Но только сегодня я заметила, что это не жилая комната, это ведь... Кладовка.

-Прошу прощения? - Саша округлил глаза - Нет, мои апартаменты, конечно, не блещут особой аккуратностью, но и на кладовку не похожи.

Я, правда, ещё утром видела, как хозяин закидывает туда старый пылесос и вообще жалуется на то, что пора выгребать хлам из кладовки и чердака, но решила не акцентировать на этом внимания:

- Чёрт... Прости, Саш. Просто твой папа сегодня заходил в твою комнату и оставил дверь открытой...

Мой собеседник поднялся на ноги, вышел из комнаты. Я - за ним. Саша указал на левую дверь.

-Это - кладовка. А это, - он кивнул на правую - моя комната.

Я должна была извиниться, но вместо этого наклонилась, упёрлась руками в собственные колени и расхохоталась.

Смежная с моей комната представляла собой, как говорится, что-то с чем-то. Сплошь оклеенные плакатами стены, наполовину зашторенное окно, "Гибсон" (электрогитара) и усилитель в углу...

М-да, хоромы под стать обитателю.

-Ты на ней играешь? - спросила я, беря на руки гитару.

-Естественно. Не просто же так она тут стоит.

-Сыграешь "Дым над водой"?

Саша задумался, припоминая схему игры, кивнул, забрал у меня инструмент и принялся наигрывать.

- They burned down the gamen hous, It died with an awful sound... - подпела я.

На улице залаял Гринч.

-Домой просится, - Саша прервался и убежал открывать дверь своему лохматому псу.

В ту же минуту на лестнице послышались тяжёлые шаги Алексея. Он вошёл в комнату сына и сдавленным голосом поинтересовался, что же я здесь забыла?

- Саша пригласил меня зайти... - начала я, - Ваш сын предложил мне послушать его игру на гитаре, - мне было неловко перед хозяином - похоже, он был недоволен моим присутствием в этой комнате. - Ваш сын пригласил меня зайти. Саша очень хорошо играет на гитаре, вот и предложил мне послушать.

Алексей в момент побелел лицом.

-Вон отсюда! - ни с того, ни с сего завопил он.

Я подчинилась:

- Простите. Я не знала, что вы против того, чтобы я общалась с Александром.

-Вы издеваетесь что ли, мать вашу?! Я не знаю, откуда Вы узнали о моём сыне, но кто, скажите, даёт Вам право так издеваться над человеком?!

Почему-то мои слова привели его в сущую ярость.

-Откуда узнала? Мы познакомились, когда я въехала в номер. За завтраком. Разве я издеваюсь над кем-то? - наверное, на мне лица не было от неожиданного диалога. Я не понимала, чем так недоволен Алексей.

Хозяин маленького отеля спустился в кухню и уселся за пустой стол.

Я вошла следом и осторожно, спокойным голосом спросила, в чём дело, я чем-то его обидела?

-Я больше не заговорю с Сашей, если я вам чем-то так неприятна.

Алексей обхватил лысоватую голову руками и пустым взглядом уставился в стену.

-Хорошо, предположим, что Вы знали моего сына когда-то. Надо же, как тесен Мир! Он, может, был бы рад Вас видеть.

-Почему же когда-то? Я встретила его здесь только три дня назад.

Алексей покачал головой.

-Зачем так шутите над стариком? Зачем?

- Я не шучу, Алексей. Вам так странно, что Саша заговорил с новоприбывшей постоялицей?

-Наталья, скажите, у Вас всё в порядке с...э-э...головой.

- Вроде бы, со всем в порядке. А Вы вот запрещаете двадцатилетнему сыну общаться с людьми, лично вам неприятными, это не есть хорошо.

Алексей перевёл всё тот же пустой, ничего не выражающий взгляд на меня.

-Наталья, мой сын умер около десяти лет назад. Вы обознались или Вас кто-то жестоко разыграл.

-Как - умер?

Я облокотилась на дверной косяк. Руки начали мелко дрожать.

-Скорость его забрала. Там, дальше по трассе его и хоронили. Вместе со всеми его "братьями по дороге", как они друг друга называли.

-Погодите, а с кем же я только что разговаривала? Кто только что играл мне на гитаре? Кто, в конце концов, живёт в его комнате?

-Никто там не живёт, - вздохнул Алексей - Я всё оставил так, как было при нём, ничего менять не стал. Так мне кажется, что Саша вот-вот приедет домой. А ему сейчас было бы уже тридцать.

Я сорвалась с места и выбежала во двор:

- Саша! Саша! Алекс!

Дверь в гараж была приоткрыта и я заглянула внутрь. Там стояла машина Алексея с разбитым брошенной мною палкой задним стеклом. Тут же, на стене, пристроился и погнутый мотоциклетный руль, разбитая круглая фара. "Четырёхсотого" не было и в помине.

Я выбежала из отеля в пустошь, не переставая звать:

- Алекс! Саша!

Отозвалось только эхо. Видимо, оно тоже искало пропавшего фаната скорости.

Я бежала, по лицу катились не замечаемые мною слёзы. Я добежала до озера и оглянулась: нигде не было видно проезжающего мотоцикла.

-Ну чего раскричалась? Зачем бродишь тут посреди ночи, одна и без транспорта?

- Алекс?

-Так точно, - он слез с ближайшего валуна.

Меня всё ещё трясло:

- Саша... Я сейчас говорила с твоим отцом... Он у тебя странный.

Байкер недовольно пробурчал что-то о людях, которые совсем не следят за своим здоровьем, и протянул мне свою куртку.

-С чего это мой старик странный?

-Он сказал, что... Что ты умер.

-И давно я умер?

- По его словам, десять лет назад. В той самой аварии.

Саша отрицательно покачал головой.

-Он ещё очень разозлился, когда я зашла к тебе, и когда сказала, что ты сам пригласил меня.

Саша, улыбнувшись, пожал плечами.

-А кому, какому хозяину гостиницы, понравится, когда постояльцы заходят в его личные комнаты или в комнаты его домочадцев, скажи мне? А что я умер десять лет назад...нет.

-Ты пригласил меня зайти сам, я и сказала об этом. А он сказал, что похоронил тебя.

-...Не десять, а девять.

-Что?

-Он обсчитался. Не десять лет прошло, а девять.

-Саша?

-Да?

Байкер опустил голову и внимательно посмотрел на меня сверху вниз.

- О чём ты? О чём вы оба говорите?!

Саша, как бы между прочим, спросил, что у меня с нервами? Крепкие?

- Не жаловалась, - пискнула я.

Он, вздохнув, широким жестом обвёл ряд валунов у дороги. Впрочем, бесформенными камнями они только показались мне в сумерках.

Приглядевшись, я увидела, что это плиты. Ряд одинаковых надгробий.

-Александр Алексеевич Noв?

-Я. Год рождения, год смерти. Где разбился, там и оставили.

-Ты... Мёртв?

Саша проигнорировал мой вопрос. Говорил, словно сам с собой.

-...Бара "Красное Яблоко" уже давно не существует - сгорел дотла лет пятнадцать назад. Феликс, удачливый наш, утоп в реке после того, как его бросила жена. А того убийцу так и не нашли, нет... - Саша вдруг снова жутко оскалился - Как бы его нашли? О, какая тогда была скорость! – он громко смеялся - Я просто размазал его по дороге...как тут опознаешь, что был сбит тот самый маньяк? Те из нас, кто избежал столкновения, счастливчики, потом собирали то, что осталось от товарищей, складывали в гробы и закапывали. Сами.

Я попятилась назад. Саша, который заботился обо мне, друг и приятель, где ты теперь? Ты мне нужен, но передо мной стоит призрак! Жутко оскаливший лицо дух, убийца, озлобленно смотрит на меня.              

У меня пропал дар речи. Ноги сделались ватными и шли назад как бы против моей воли. Я чувствовала, что моё лицо заточено спазмом в гримасу страха.

-Не надо так пугаться, я не собираюсь забирать тебя с собой.

Я упала и беспомощно смотрела на него вверх. Слёзы катились по лицу. Я чувствовала только холод и стук крови в висках, не в силах отвести взгляда от лица с полубезумной улыбкой и сумасшедшими, но грустными глазами, как на тех плакатах.

Где тот Саша, кем несколько часов назад было это существо?

-Что же ты? - Саша встал рядом на одно колено - Вот я. Непрозрачный, материальный, даже не холодный. Вот же я. Живой, - тут он снова громко расхохотался.

Когда он опустился ко мне, моё сердце, кажется, пропустило несколько ударов. Наконец я выдавила из себя громогласное "Саша!".

Он поморщился и почесал то ухо, что было ближе к источнику звука.

-Чего ты орёшь? Я не глухой.

-Ты умер!

-Ну и что?

- Ты призрак!

Байкер фыркнул.

-И не кричи, а то всех перебудишь.

Чтобы немного успокоить меня, он принялся петь.

Накинув на меня свою брошенную мною куртку, он обнял меня одной рукой и принялся слегка качать.

-Я всё тот же, тот же. Только теперь ты знаешь правду. Не бойся меня. Я не собираюсь тебя убивать. Мне однажды довелось стать непреднамеренным убийцей, но, знаешь, это совсем не здорово - убивать. Но как я того маньяка, а! Он - по дорожному полотну, я - через него, в кювет, "Стелс", в хлам, на запчасти. И ребята попросту не успели сбросить скорость. Разбились с нами. Вот их жаль, ох как жаль!

Я оперлась на сашины плечи, чтобы встать, и то упала. Пришлось приложить неимоверные усилия к тому, чтобы твёрдо удерживаться на ногах.

-Лекс!

Огромного роста бородатый мужчина в джинсовой куртке появился со стороны дороги.

-Шевелись.

Один из друзей Алекса подошёл к нам вплотную и  ткнул толстым пальцем в мою сторону:

-А это кто?

-Она только до перекрёстка, - заявил Алекс, помогая мне встать на ноги - Её немного укачало. Видишь, шатает?

-Да я не про это, кто она?

Саша замялся, прикусил губу и буркнул нечто вроде "Подружка". Видимо, живым на их сборищах не место.

-Ничего не бойся, - предупредил он, подходя к перекрёстку - Ни с кем не говори. Не обращай внимания ни на что.

Я только кивнула. Куда он меня ведёт? Зачем?

На дороге, уже рыча двигателями, выстроились мотоциклы. Алекс подвёл меня к группе молодых байкеров и принялся здороваться с ними, не отпуская моей руки.

-Скоро светать начнёт, - задумчиво протянул один из них. Тощий, высокий, на огромном рычащем "монстре". Тот самый, с плаката в моём номере.

Ничего, успеем, - отвечал Саша, а потом вдруг пристально посмотрел на меня.

-Что такое, Алекс? - на всякий случай спросила я - сейчас я от него полностью зависела.

-Мне пора.

- Куда?

-Ко всем ветрам и всем дорогам! - провозгласил он, и вся компания поддержала его бурными восклицаниями.

Байкеры выстроились в шеренгу поперёк дороги.

Саша с трудом выдавил из себя:

-Что ж, давай прощаться.

-Что? - я была напугана. Что это значит? Куда он уходит?

На востоке занялся рассвет, пока ещё серый, но быстро разгоравшийся.

-Ты доберёшься до отеля. Удачи тебе. И прощай.

-Прощай? Что это значит? Куда ты едешь?

-На Этот свет, - улыбнулся байкер.

Вон что. Он умирает. Ну, совсем, то есть. Я сама не заметила, как по щекам покатились слёзы.

- Мы больше не увидимся?

-Откуда знать? - беззаботно ответил Саша, перебросив ногу через мотоциклетное седло - Да чего ты опять рыдаешь?

Я не могла ничего ответить, только, не останавливая слёзы, наклонилась и обняла его.

-Как знать? Как знать? - повторял Саша, крепко обхватив меня руками.

Вот же, вот же он, живой, с бьющимся сердцем, настоящий...

-Что-то сказать твоему отцу?

-Он всё равно тебе не поверит, - он опустил голову, потом кое-как совладал с собой, снова заулыбался.

-Лекс, быстрее! - окрикнули его сзади.

-Спасибо тебе, Саша. Я буду о тебе помнить.

Не проронив больше ни слова, вся компания тронулась с места и помчалась навстречу алой уже полосе рассвета. Мчавшийся же в хвосте Саша вдруг громко выкрикнул напоследок, обращаясь не то ко мне, не то к самому себе:

-Добро пожаловать в Рай, детка!

FIN.