ГЛАВА
8.
Нарисованные
тёплые отсветы ноябрьского заката, причудливо перемешанные с холодным воздухом,
отражались в нарисованном оконном стекле. Казалось, что от этого полотна веет
зябким ветерком настоящей зимы. Холодное стекло с отражёнными в нём ветвями
голых деревьев и отблесками заходящего Солнца было изображено на холсте
настолько натурально и с такой фотографической точностью, что даже в душном
выставочном зале будто бы повеяло холодным ноябрём. Я даже хотел протянуть руку
и дотронуться до ледяного стекла, но вовремя вспомнил, что картины Иман трогать
нельзя.
-
Нравится? - поинтересовалась подошедшая художница, кивая на своё недавнее
творение.
Я
кивнул и с улыбкой оглядел взволнованную Иман. Очень уж необычно выглядела в
строгом чёрном костюме и белой рубашке с галстуком. Художница всеми силами
пыталась подавить свою естественную взволнованность и тревогу. Всё-таки это
была её первая выставка. Казалось, что даже серьга-пуговка, украшавшая левое
ухо девушки, блестит ярче, чем обычно.
Посетителей,
вопреки ожиданиям Иман, оказалось много и практически все они положительно и
иногда даже восхищённо отзывались о многочисленных полотнах. Но тревоги девушки
это не уменьшало. Конечно, это объяснялось присутствием на выставке нескольких
известных художественных критиков, от чьего мнения от чьей оценки зависело
кое-что значительно большее, чем дальнейшая карьера Иман в сфере
изобразительных искусств. От их отзывов, положительных или отрицательных,
зависела вера Иман в саму себя, свой талант и свою идею. Да, от мнения критика
зависит многое. Критику нужно уметь принимать и фильтровать, поскольку она
далеко не всегда бывает объективной. Выслушать нужно всё и всех, но вывод
сделать самому. Пусть даже твоя картина, повесть, сценарий действительно не
получились, ты допустил где-то промах или у тебя просто недостаточно опыта,
главное то, чтобы ты сам смог это понять. Понять и попробовать снова. Если ты
чувствуешь, что хочешь и можешь попробовать снова, с чистого листа, с нуля, то
пробуй. Шлифуй свою способность до тех пор, пока не будешь совершенен в ней. То
есть шлифуй всю жизнь.
День
был какой-то сумасшедший. Страшная жара, скопление критиков и репортёров. Иман
поминутно приходилось отвечать на их вопросы, касающиеся её картин. Самое
интересное то, что у каждого полотна была какая-то своя история. Например, то
изображение морозного окна, о котором я рассказал ранее, было написано Иман в
один из самых жарких летних дней под обжигающими солнечными лучами.
-...когда
я писала, то совершенно не чувствовала жары, а закончив, обнаружила, что плечи
мои покраснели. А вот эта работа, - Иман широким жестом указала на небольшое
полотно, на котором был талантливо изображен Майк, полулежащий на диване и
сосредоточенно изучавший партитуру – Знакомит нас с маленьким кусочком жизни и
творчества талантливого музыканта. В тот момент он был так поглощён работой,
что даже, наверное, не заметил, как я успела сделать набросок…
Смуглокожий,
с растрёпанными волосами и нотной записью в руках, изображённый на холсте Майк
был серьёзен и даже суров.
Всегда,
стоило ему начать творить, как он превращался в ярого профессионала и фаната
своего дела, в свирепого лиса, готового бежать за идеей хоть на край света. В
такие моменты лучше было его не трогать, иначе можно нарваться не только на
грубость, но и на короткий двухминутный скандал. Майк мог со всей своей латиноамериканской
горячностью заступиться за своё творчество и отстоять своё право находиться в
одном строю с известными музыкантами и певцами. Он способен защитить рапирой
своих слов и доводов любого мало-мальски талантливого композитора, художника,
режиссёра, писателя, поэта, фотографа или дизайнера. Достоинство и недостаток
моего друга в том, что он во всех людях видит что-то хорошее. Почти во всех.
На
следующий день на первой полосе газеты появилась большая фотография Иман и
обширная статья, рассказывающая о её выставке. Критики расхваливали юную
художницу и прочили ей большое будущее в мире живописи. А сама Иман пока ещё не
верила в то, что всё это происходит с ней. И афиши, и критики, и статьи в
газетах.
Пару
дней назад ей позвонил Майк и от души поздравил с успехом. Мне он тоже звонил,
интересовался, как обстоят дела в городе и что поделывает Жан. Рассказывал мне
о Лос-Анджелесе, о звукозаписывающей компании, и новых песнях, о гостиничном
номере со старым радиоприёмником на подоконнике.
-
Я даже не думал, что тут всё так быстро делается, Иззи, - взволнованно
разглагольствовал Майк на том конце провода – Записываем в студии, всё так
оперативно и профессионально! Вчера меня отправили – к кому бы ты думал? – к
фотографу. Фотосессия в поддержку альбома, так продюсер сказал. Я перепугался и
воскликнул: «Какая из меня модель, Брендон?!». А он смеётся и отвечает, мол, с тобой
будет работать настоящий профессионал. И правда. Я как-то незаметно
разговорился фотографом по имени Джо, и даже не заметил, как мы всё отсняли.
Ещё, представляешь, пришлось отдельный сингл записать…
***
Всего
через несколько дней после отъезда Майка в городе N разразился очередной
скандал. На сей раз взбунтовались приезжие старатели, которым до сих пор не
предоставили обещанного жилья, а вместо жилого дома свои
обманчиво-гостеприимные двери распахнуло казино "Четыре Туза и
Джокер". Вопреки прогнозам пессимистичного Курта, у заведения не было
отбоя от посетителей. Возможно, причиной этому была широкая реклама не только в
нашем городке, но и в его окрестностях, откуда часто прибывали состоятельные
бизнесмены или хитрые представители местной мафии, вознамерившиеся
"отмыть" свои денежки.
Городская
казна, постоянно пополняемая посредством новых источников дохода в виде
золотоносной шахты и самого крупного казино в округе, переживала очередной
экономический подъём. Только вот жизнь в городе от этого лучше не стала.
Площади то и дело сотрясали многочисленные митинги и демонстрации,
пресс-секретарь Жана перестал справляться со своими обязанностями. Он,
бедолага, попросту не успевал отвечать на назойливые вопросы журналистов,
пачками бросать в камин гневные письма с угрозами, адресованные мэру города.
Однажды
и я волею судеб оказался "Четырёх Тузов и Джокера". Это произошло во
время пятничных сумерек и невыносимой знойной духоты.
Внутреннее
убранство дома одноруких бандитов и крупье в тесных драповых пиджаках болотного
цвета, так и блистало непередаваемым пафосом, многочисленными излишествами
декора и претензией на оригинальность.
На
бродовых стенах и тут и там висели разнообразные чёрно-белые фотографии в
огромных белых рамках. Пол был выложен мелкой бежево-коричневой, натёртой до
блеска плиткой, на которой то и дело оскальзывались официанты, снующие по залу
в поисках чаевых и удачи. Эти юркие молодые люди разносили на блестящих
металлических подносах коктейли, еду, сигареты и маленькие кожаные папки, в
которые вкладывают счёт.
-Фулл
Хаус! - радостно завопил Эксл, хлопнув рукой по картам, веером разложенным на
столе.
Крисси
неодобрительно хмыкнул и взглянул на выигравшего уже пять партий Эксла сквозь
бокал.
Линн
же со скучающим видом сидела рядом и лениво перекатывала по столу фишку, пока
её брат, пользуясь исключительным артистизмом и лёгкими шулерскими замашками,
буквально вытаскивал из кошельков неудавшихся мэров и местного певца
неопределённого амплуа деньги.
-Что
ж, нам, пожалуй, пора, - довольный Эксл сгрёб фишки в сумку и, прихватив с собой
сестру, направился к кассе.
-Шулер!
- презрительно бросил ему вслед Шарли, оставшийся сегодня вечером без единого
цента в кармане.
Линн,
точная копия своего брата, коротко хохотнула и направилась к выходу.
***
После
папиросного смрада, царившего в "Тузах и Джокере", даже вечерняя
летняя, пару часов назад казавшаяся непереносимой, духота городских улиц
казалась приятной.
Трамвай,
который сейчас вёз меня и ещё четверых пассажиров по городским лабиринтам,
мерно трясся и громыхал. На весь салон раздавались трели радиоприёмника, но я
особо не прислушивался, погружённый в свои мысли. Интересно, как там, в
Лос-Анджелесе? Чем занят Майк? Наверняка денно и ночно сидит в студии
звукозаписи, работая над новыми песнями.
-
...Ночной художник...
Эти
слова резко выдернули меня из раздумий, и я навострил уши. Из развешанных по
салону динамиков , перебивая грохот и лязг трамвайных колёс, лёгкий гул
двигателя и разговоры четверых студентов, приехавших из округа на каникулы,
доносился замысловатый мотив и слова с весьма интересным, необычным даже для
рок -композиции, ритмическим рисунком. И голос...
"А
я и не думал, что здесь всё делается так быстро!" - вспомнились мне слова
Майка, то и дело прерываемые назойливым треском помех.
-
Итак, дорогие радиослушатели, вы только что прослушали замечательную композицию
новой восходящей звезды восьмидесятых - Майкла Дебюсси, - хорошо поставленным
голосом пояснил диктор - Пожелаем же ему
удачи и творческих свершений, которыми он будет радовать нас и впредь!
Выйдя
через сложившиеся гармошкой двери трамвая, я побрёл вверх по улице, борясь с
внезапно налетевшим ветром, бросавшим в глаза пригоршни песка. Пришлось
наклонить голову и прикрывая рукой лицо, медленно шагать к дому. А при таком
сильном ветре это оказалось непросто.
Едва
оказавшись в кухне, я включил радио, покрутил ручку регулятора громкости и под
звуки "Анкл Джонс Бэд", принялся готовить пасту.
И
как раз в тот момент, когда моя рука с зажатой в ней пачкой спагетти нависла
точно над кастрюлей, в гостиной раздался телефонный звонок.
-Алло?
- протянул я - Кто это?
-Это
я! - радостно отозвалась трубка голосом Майка.
Он
сообщил, что возвращается в город N ровно через два дня, а также
поинтересовался, продолжается ли до сих пор своеобразное продолжение калифорнийской
истории 1848 года?
Да,
город N превратился в один большой сумасшедший дом, где у каждого второго в
глазах был написан окончательный диагноз - Золотая Лихорадка.
Комментариев нет:
Отправить комментарий